Англер перевернул страницу отчета.
— Криминалисты и мои люди крайне тщательно обследовали место преступления, которое было примечательно лишь отсутствием очевидных улик. Скажем прямо — не было найдено абсолютно никаких улик: ни косвенных, ни прямых, ни частичных — все, что мы нашли, это лишь тело убитого на вашем пороге. Но ни волосков, ни отпечатков, ни клеток кожи мы не обнаружили. Одежда вашего сына была новой, и подобную ей можно было приобрести где угодно, марки распространенные. Кроме того, перед тем, как одеть вашего уже убитого сына, его тело тщательно обмыли. На шоссе мы не нашли стреляных гильз, так как все выстрелы производились непосредственно из автомобиля. Другими словами, преступники представляли себе, как ведется следствие на месте преступления, и были исключительно осторожны, чтобы не оставить улик. Похоже, кем бы ни были эти люди, они знали, что делали. И мне любопытно, агент Пендергаст, выслушать ваше мнение как профессионала. Что бы вы могли сказать по поводу этого преступления?
— Лишь то, повторюсь, что оно было безупречно спланировано и исполнено.
— То, что тело оставили на пороге вашего дома, наводит на мысль, что преступники хотели оставить вам некое сообщение. У вас есть соображения, какое именно?
— Я не любитель строить предположения.
«Не любитель строить предположения». Англер более пристально взглянул на агента Пендергаста. Он опрашивал многих родителей, которые были опустошены горем после потери ребенка. Нередко они находились в состоянии шока или были слишком резки. Их ответы на вопросы часто оказывались сбивчивыми, были обрывочными или содержали путаные детали. Но Пендергаст не походил ни на одного из них. Казалось, что он полностью владел собой. И, похоже, он либо не хотел сотрудничать, либо совсем не интересовался ходом дела.
— Давайте поговорим о... тайнах вашего сына, — предложил Англер. — К слову, единственным доказательством того, что он приходится вам сыном, выступает только ваше заявление об этом. Он не проходит ни по одной базе данных правоохранительных органов: ни по CODIS, ни по IAFIS, ни по NCIC. У него нет свидетельства о рождении, водительского удостоверения, номера социального страхования, паспорта, записей об обучении или визы для въезда в нашу страну. В карманах у него тоже не было найдено никаких документов, идентифицирующих личность. Мы также проверили его ДНК по нашей базе данных, результат снова оказался нулевым. Все проведенные нами проверки говорят лишь об одном: ваш сын никогда не существовал. В своем заявлении вы указали, что он родился в Бразилии, и не является гражданином США. Но гражданином Бразилии он также не является, мы узнавали, и выяснили, что там о нем тоже нет никаких записей. Город, который, вы указали, в качестве места, где он родился и вырос, по-видимому, не существует — по крайней мере, официально. Никаких доказательств того, что ваш сын покинул Бразилию и въехал в нашу страну, тоже нет. Как вы все это объясните?
Агент Пендергаст медленно закинул ногу на ногу.
— Никак. Повторюсь — хотя я уже отметил это в своем заявлении — я знал о нем только то, что он существует. И даже этот факт стал мне известен всего восемнадцать месяцев назад.
— Именно тогда вы с ним и виделись?
— Да.
— Где?
— В джунглях Бразилии.
— А с тех пор вы хоть раз пересекались?
— Больше я не видел его и не общался с ним.
— Почему? Почему вы не попытались наладить с ним контакт?
— Потому что, как я уже говорил, мы с сыном не были близки.
— Но почему вы не попытались сблизиться с ним?
— Из-за личностной несовместимости.
— Вы можете хоть что-нибудь рассказать о его характере?
— Я едва знал его. Он наслаждался ведением опасных игр, и был настоящим профессионалом в вопросах издевательства и унижения.
Англер глубоко вздохнул. Столь скупые ответы ни капли ему не помогали.