— «Сэм увлечен мисс Эдвардс?»
— «Ты этого не знаешь?»
— «Откуда бы я это узнала? Как мне было узнать в Шропшире, что в этом роде происходит в Суррее? Вряд ли такие деликатные обстоятельства заняли бы часть той скудной переписки, которая существовала между мной и тобой последние четырнадцать лет».
— «Удивляюсь, что я никогда не упоминала об этом, когда писала. С тех пор, как ты дома, я так занята нашим бедным отцом и большой стиркой, что у меня не было досуга рассказать тебе что-либо, но я решила, что ты все знаешь. Он был очень сильно влюблен в нее эти два года, и для него является большим разочарованием невозможность всегда присутствовать на наших балах, но мистер Кёртис не может часто обходиться без него, а как раз сейчас в Гилфорде часто болеют».
— «Ты полагаешь, мисс Эдвардс питает к нему склонность?»
— «Я боюсь, нет. Ты знаешь, она единственный ребенок, и у нее будет по меньшей мере десять тысяч фунтов».
— «Но до сих пор наш брат ей нравился».
— «О, нет! Эдвардсы метят намного выше. Ее отец с матерью никогда не согласятся на это. Ты знаешь, Сэм всего лишь хирург. Иногда мне кажется, что он ей нравится. Но Мэри Эдвардс такая чопорная и скрытная, я не всегда догадываюсь, что с ней».
— «Пока Сэм не будет уверен в чувствах самой этой леди, очень жалко, что его поощряют вообще думать о ней».
— «Молодой человек должен о ком-нибудь думать», — сказала Элизабет, — «и почему бы ему не посчастливилось, как Роберту, который получил хорошую жену и шесть тысяч фунтов?»
— «Мы не должны желать счастья каждый для себя», — ответила Эмма. — «Счастье одного члена семьи это общее счастье».
— «Я уверена, мое все прошло», — сказала Элизабет, еще раз вздыхая при воспоминании о Пёрвисе. — «Я была достаточно несчастна, но не могу сказать тебе многого, так как тетя вышла снова замуж так глупо. Ну, ладно, надеюсь, что тебя ждет чудесный бал. Следующий поворот приведет нас к главной дороге. За изгородью видна церковная башня, она закрывает «Белый Олень». Я жажду узнать, что ты подумаешь о Томе Масгрейве».
Таковы были последние слова, произнесенные мисс Ватсон перед тем, как они миновали Главные ворота и въехали на мостовую городка, тряска и шум которой сделали дальнейшую беседу совершенно невозможной. Старая кобыла резво рысила дальше, не нуждаясь в поводьях, чтобы не сбиться с правильного пути, и допустила только один промах, попытавшись остановиться у лавки модисток перед тем как подъехать к двери м-ра Эдвардса.
М-р Эдвардс жил в лучшем на этой улице доме, и, возможно, лучшем в этой местности, если бы м-ра Томлинсона, банкира, можно было бы порадовать, называя его нововозведенный в конце городка дом с кустарниковой аллеей и подъездной дорогой лучшим в графстве. Дом м-ра Эдвардса был выше, чем все соседние, с двумя окнами с каждой стороны от дверей, окна были защищены цепью, протянутой между столбами, к двери вел ряд каменных ступеней.
— «Ну, вот», — сказала Элизабет, когда их повозка перестала двигаться, — «мы добрались без приключений, и по рыночным часам, мы ехали только тридцать пять минут, которые, я думаю, прошли достаточно приятно, хотя и не для Пенелопы. Разве это не красивый город? Ты видишь, что Эдвардсы владеют внушительным домом, и их образ жизни отличается пышностью. Я могу тебе заранее сказать, что дверь откроет человек в ливрее и с напудренной головой».
Эмма видела Эдвардсов только однажды утром в Стэнтоне, поэтому они были ей совсем незнакомы, и хотя ее дух не был невосприимчив к ожидаемым удовольствиям вечера, она ощущала небольшое беспокойство, думая о том, что им будет предшествовать. Ее беседа с Элизабет, также добавив несколько очень неприятных ощущений, вместе с уважением к собственной семье, сделала ее более восприимчивой к неприятным впечатлениям, происходящим от других источников, и увеличила чувство неловкости от вторжения в частную жизнь чужих людей после очень короткого знакомства.
В манерах миссис и мисс Эдвардс не было ничего, чтобы такое настроение сразу поменялось, мать, хотя и очень добропорядочная женщина, была крайне сдержана, а ее чрезмерная любезность носила официальный характер, что касается ее дочери, вежливой девушки двадцати двух лет, с волосами, накрученными на бумажки, то естественно, что в ней было что-то от матери, которая ее вырастила.
Эмму скоро оставили одну узнавать, что они собой представляют, так как Элизабет должна была спешить назад, и очень, очень скупые замечания относительно ожидаемого великолепия бала были единственным, что нарушало периоды молчания в течение получаса, перед тем как к ним перед обедом присоединился хозяин дома. М-р Эдвардс имел намного более легкий и общительный характер, чем дамы его семьи, он пришел с улицы бодрый, и был готов рассказать что-нибудь, что могло даже показаться интересным. После сердечного приветствия Эммы, он обернулся к дочери со словами:
— Ну, Мери, я принес тебе хорошие новости. Сегодня вечером Осборны совершенно точно будут на бале. В «Белом Олене» заказаны лошади для двух карет, которые должны быть у Осборн Кастла к девяти».
— «Я этому рада», — заметила миссис Эдвардс, — «потому что их приезд придаст вес нашей ассамблее. Зная, что Осборны будут на первом балу, многие пожелают посетить и второй. Но их превозносят больше, чем они заслуживают, ибо они ничего не делают, чтобы увеличить удовольствие, получаемое от вечера, приезжают слишком поздно, а уезжают слишком рано. Но в знатных особах всегда есть свое обаяние».
М-р Эдвардс продолжил рассказывать все мелкие подробности новостей, которыми снабдила его утренняя прогулка, и они болтали с большим оживлением, пока не пришло время миссис Эдвардс одеваться, и молодым леди очень заботливо порекомендовали не терять времени. Эмму проводили в очень удобные апартаменты, и как только любезности миссис Эдвардс позволили ей остаться одной, началось первое блаженное счастье предвкушения бала. Девушки, одеваясь до некоторой степени вместе, неизбежно знакомятся ближе, Эмма обнаружила в мисс Эдвардс проявления разумности, скромный непритязательный ум, и большое желание быть полезной, и когда они вернулись в гостиную, где сидела миссис Эдвардс прилично наряженная в одно из атласных платьев, которые были приобретены для зимы, и новую шляпку от модистки, их сердца и улыбки были более естественными, чем когда они уходили. Их наряды немедленно были подвергнуты тщательному исследованию, и хотя миссис Эдвардс считала себя слишком старомодной, чтобы поощрять все эти новомодные причуды, но их одобрила, и самодовольно отметив, что ее дочь хорошо выглядит, выразила, тем не менее, заслуженное восхищение Эммой, а м-р Эдвардс не менее довольный Мери, сделал ей комплименты, полные добродушной галантности, оценив ее усилия.
В ходе этого обсуждения перешли к более откровенным замечаниям, и мисс Эдвардс вежливо спросила Эмму, действительно ее считают очень похожей на младшего брата.