У окна с засученными рукавами и болтающимися по бокам подтяжками стоял сосед — учитель на пенсии и, внимательно глядя в зеркальце, висящее на оконной скобе, намыливал кисточкой лицо.
Нунция громко поздоровалась, но учитель, поглощенный своим занятием, не расслышал и продолжал бриться. Женщина окинула взглядом окна напротив — все они были еще закрыты.
— Их милость синьора еще спят, — усмехнулась Нунция. — Синьора! Хотела бы я знать, откуда этот каторжник берет денежки, — добавила она про себя.
— … день, Нунция! — донесся из глубины расположенной напротив комнаты веселый голос, и Йетта, маленькая, беленькая, в черной сатиновой сорочке, появилась в окне, взяла е подоконника бутылку молока и махнула прачке рукой. Нунция поспешила ответить на приветствие в надежде немножко поболтать, но Йетта уже исчезла.
Во дворе не было ни души. Разочарованная Нунция собиралась уже отойти от окна, как вдруг на нее посыпался целый дождь хлебных крошек. Изогнувшись змеей, она быстро взглянула наверх как раз в тот момент, когда в верхнем окне исчезал край скатерти.
— Ну, скажу я вам! Что, у вас глаз нет? Да куда же это годится? Стоит мне высунуться, сейчас же начинают вытряхивать скатерть!
Наверху, между корзинкой зелени и клеткой с дроздом, показалось болезненное, морщинистое лицо.
— Извините, Нунция… Мне совсем ни к чему… Не сообразила сразу. Мальчишки позавтракали, ну я и решила выбросить крошки воробьям.
— И попали мне на голову! А я должна каждый раз расплетать пучок и выбирать крошки. Что вы, на самом деле, думаете, у меня времени девать некуда?
— Ну поймите же, — возражал сверху скрипучий голос, — поймите, что мне совсем ни к чему было смотреть вниз.
— Так сметайте свои крошки на пол, или пусть кто-нибудь другой вытряхивает, которому «к чему»!
— Сколько разговоров из-за хлебных крошек! — вмешался нежный молодой голосок. — Вот испачкали бы вам что-нибудь, тогда еще куда ни шло, а то хлеб! Крошки для воробьев. Скажите уж лучше, что вы не с той ноги встали, вот и придираетесь.
Вслед за этой тирадой в окне показалось веселое лицо Йоле, свежей, цветущей женщины, которая решительно оттолкнула слишком робкую золовку, ошеломленную внезапным нападением прачки.
— Ну и пусть, — парировала Нунция, — и пусть, но, если хотите знать, у меня в волосах воробьи не водятся.
— И слава богу! Пусть там водится что угодно.
— Кха, кха! — закашлял пенсионер.
— Добрый день, маэстро! — тотчас же крикнула Йоле и улыбнулась.
— Здравствуйте, — словно эхо буркнула Нунция.
— О женщины, женщины! — укоризненно проворчал старик. — Вечно-то они ссорятся!
Одна сторона лица у него была уже выбрита, а другую еще скрывали густые хлопья мыльной пецы.
— Наша Нерина, — продолжал учитель своим слабым, надтреснутым голосом, потерянным за долгие годы, проведенные в школе у классной доски, где он изо дня в день глотал меловую пыль, — наша Нерина думает о воробьях, которые летают за окном, и не видит мышей, которых она на самом деле подкармливает.
— Вот-вот, — тотчас подхватила Нунция. — Браво, маэстро!