— Да-а! — не слишком уверенно возразила Йоле. — А знаете вы, в чем дело? Ведь у бедняжки это единственное утешение. Из дома она выйти не может, даже из окна высунуться ей не под силу. Дайте же ей по крайней мере думать, что она кормит воробьев. Сбегись сюда сейчас все мыши — она их даже не заметит.
— Зато я замечаю, — простонал снизу мрачный голос.
Женщины сейчас же высунулись, чтобы увидеть нового собеседника, но Саверио, сапожник, живущий в подвале, не показывался, а только продолжал монотонным голосом перечислять, бесконечное количество подметок и башмаков, испорченных мышами.
Нунция удовлетворенно поддакивала, радуясь, что так вовремя подоспела поддержка, а когда Саверио дошел до башмаков Розетты, найденных под лестницей погреба с отъеденными носами, она не удержалась и крикнула:
— Браво, Саверио!
Побежденная Йоле молчала. Учитель, предотвратив ссору, снова принялся за бритье. Нунция уже успела успокоиться и, почти забыв причину недавней перепалки, удовольствовалась сознанием того, что она по-прежнему хозяйка всего двора и что в этом дворе снова наведен порядок. Вдруг она спохватилась и пронзительно закричала:
— Господи! Вьоланте! За всеми этими пустяками чуть не забыла о Вьоланте!
Через секунду можно было услышать, как она будит дочь, постепенно переходя от уговоров к категорическим требованиям:
— Вьоланте!.. Вьоланте, пора! Ну же, Вьоланте, до полудня ты, что ли, собралась спать? Слышишь, Вьоланте? Говорю тебе, пора на работу.
Пенсионер извлек из кармана большие круглые часы и долго молча смотрел на них, покачивая головой. Саверио взглянул поверх очков на свои часы, лежащие в коробочке вместе с шилом и варом, и вздохнул. Йетта вспомнила, что не заводила еще будильник. А Йоле посмотрела на стенные часы, два года назад выигранные в лотерею, но они стояли и ничего не смогли сообщить ей.
Однако все почувствовали себя спокойнее, когда услышали заспанный голос Вьоланте:
— Ма-а-а-а-ма-а-а! Высохли мои чулки?
В этот момент во двор вышел Анжилен со своей собачкой. Он остановился, чтобы разжечь трубку, а Томмазо воспользовался этим, чтобы исследовать все углы в поисках нужного запаха. Наконец псу показалось, что он нашел его у двери гладильщицы. Подняв лапу, он постоял секунду и побежал дальше, а на зеленой двери появилась темная блестящая полоса, похожая на конус, нарисованный неуверенной рукой.
— Палач! — пробормотал Анжилен, глядя на тускнеющее произведение своей собаки и благодаря небо за то, что выдался ясный день, и оно высохнет раньше, чем Зораида выйдет из дома. Потом он затянулся из своей трубочки и с независимым видом, притворяясь, будто ничего не заметил, поспешно вышел вслед за собакой в переулок.
Переулок Солнца — это темная извилистая улочка. Посредине она вымощена булыжником, у домов и под воротами, разными по форме, но одинаково низкими и мрачными, выложена расшатанными каменными плитами.
Каждого, кто, очутившись здесь, поднимет глаза на почерневшую от времени, облупившуюся эмалированную табличку, чтобы узнать название улочки, тотчас же поразит абсурдность этого названия, потому что слово «солнце», кажется, было написано специально, чтобы еще больше подчеркнуть мрачность переулка.
— Наверно, в давние времена его для смеха прозвал так какой-нибудь синьор из коммуны, — любит повторять торговка из дома номер семь.
— Или, может быть, раньше, очень давно, по одну сторону домов не было, и солнце свободно проникало в переулок, — высказывает предположение учитель.
— А может, в давние времена солнце не там ходило? — подсказывает Йетта.
Анжилен другого мнения. Он считает, что имя переулку дали сами жители (в давние времена, разумеется), потому что очень уж хотелось им солнца — пусть даже в виде слова, напитанного на стене.
— Говорю вам, что это была жажда! Великая жажда! — обычно добавляет он.
Как бы там ни было, а переулок назвали именно так.