– Нет зверя хуже, чем наш отечественный чиновник! – говорил Барсук зверям, которые обступили его на поляне со всех сторон, и слушали, раскрыв от удивления рты, ибо таких безумных речей до него в лесу не говорил никто, разве что в стародавние, уже порядком подзабытые времена, когда, говорят, в лесу случались и революции, и мятежи, и даже гражданские войны, заставлявшие одну половину леса воевать с другой, отчего во многих его частях исчезли звери и птицы, и долгие годы росли одни лишь ядовитые мухоморы.
– Нет зверя хуже, чем наш отечественный, в лесу рожденный, чиновник! – самозабвенно вещал Барсук, поднимая вверх пушистую лапу, и потрясая ей в гулком лесном воздухе. – Даже последние гады, такие, как мокрицы, тараканы, ехидны и змеи, намного лучше, чем наш отечественный, лесной чиновник, ведь он маму родную не постесняется продать ради своей личной, шкурной выгоды, которая милее ему, чем все остальные блага на свете. Последние мокрицы, блохи и тараканы еще имеют какие-то понятия о чести и совести, а лесной чиновник таких понятий не имел никогда. Последняя подколодная тварь, лесная гадюка, свернувшаяся под корягой в надежде кого-то ужалить, в тысячу раз честнее, чем самый мелкий клерк из какого-нибудь отечественного министерства. A что касается чиновников рангом повыше, то их просто необходимо душить на месте, и закапывать в землю живыми, чтобы очистить лесной воздух от того ядовитого смрада, который окружает это поганое племя. И чем раньше мы, звери, все это сделаем, тем ближе станет к нам то прекрасное завтра, о котором каждый из нас втайне мечтает!
– Но послушайте, – робко спрашивают у него столпившиеся вокруг белки, зайцы, еноты и кабаны, а также стоящие немного поодаль любопытные медведи и волки, – но послушайте, неужели дело зашло так далеко, и хуже нашего родного чиновника действительно нет зверя в лесу?
– Не просто далеко, – отвечает безумный Барсук, – а чрезвычайно далеко. Можно сказать, что все мы повисли над пропастью, и повторяем судьбу несчастных людей, живущих за пределами нашего леса. Ведь у них, у людей, живущих в больших городах, все то же самое, и точно так же чиновник задавил у них все общественное процветание и является главным тормозом развития и прогресса. Людской чиновник жаден и мерзок, он поголовно берет взятки и сидит на своем месте только ради своего собственного, личного прокормления, и своей мерзкой и ненасытной утробы, которая вечно урчит и вечно просит новой добавки. Не было и нет честного директора и честного клерка. Нет честных секретарей и честных министров. Все они злодеи и супостаты, похуже любого насильника и убийцы, и срочно необходим чрезвычайный закон, позволяющий отстреливать их, как бешеных скунсов, без суда и следствия, которые только затормозят борьбу с этими отвратительными чудовищами!
– Но послушайте, – спрашивают у него, – а как же вообще обойтись без чиновничества? То, что все они поголовно прогнили, об этом мы тоже догадывались; но как, скажите, существовать государству, что человеческому, что лесному, без их, чиновников, прыти и ловкости? Ведь тогда вокруг все развалится, некому будет справки выписывать, и ставить на них большие гербовые печати. Да и страх тогда в народе исчезнет совсем. Нет, хоть чиновник и плох, но без него жизнь совсем остановится, и жить в лесу будет нельзя!
– Как обойтись без чиновника? – вещал безумный Барсук. – Да очень просто: ввести повсеместно местное самоуправление. Пусть каждый зверь у себя в норе, поляне, или овраге решит, что ему плохо, а что хорошо, и спрашивает с местного администратора, который теперь будет у всех на виду, и уже не сможет в открытую воровать.