Мы едем не в суд,— терпеливо объяснял ей Фицсиммонс,— а в полицейский участок. По-моему, не стоит так волноваться. В конце концов, бедняге Леопольду не к кому больше обратиться.
— Леопольд! — сказала Элен.— Ну и имечко! Леопольд!
Такси остановилось перед участком, водитель распахнул дверцу. Тут же подъехал «форд», и они все вместе вошли внутрь.
У стола дежурного лейтенанта сидели несколько человек. Шумная блондинка показывала на удрученного вида мужчину с длинными усами и повторяла, что он трижды в течение вечера замахнулся на нее бейсбольной битой. Своей очереди ждали двое негров с забинтованными головами.
— Придется подождать,— заявил полицейский.
— О господи! — сказала Элен.
— Ты могла бы позвонить Адели,— тихо сказал Фицсиммонс,— чтобы нас не ждали...
Элен мрачно протянула руку за монетками.
— Мне очень жаль,— обеспокоенно обратился к ним Леопольд,— я нарушил ваши планы на вечер.
— Ничего, ничего,— успокоил его Фицсиммонс, ища по карманам мелочь. Элен пошла к выходу по грязному, усеянному окурками коридору, брезгливо приподняв длинное вечернее платье. Фицсиммонс задумчиво смотрел ей вслед.
— Я устал,— сказал Леопольд.— С вашего разрешения я присяду.
Он уселся прямо на пол, и на его обветренном лице, измученном непогодой и придирками полицейских транспортной службы, появилась жалкая, виноватая улыбка. Фицсиммонсу вдруг захотелось заплакать, когда он смотрел на этого старика, сидящего у стены, среди плевков и окурков, с кепкой в руках, с копной спутанных седых волос, напоминающих прическу какого-нибудь знаменитого музыканта и так не подходящих к усталому, изможденному лицу нью-йоркского таксиста.
Дверь распахнулась, и в участок уверенно и властно вошли четверо мужчин. У всех были одинаковые светло-серые шляпы с широкими плоскими полями. Парень, ударивший таксиста, устало их приветствовал.
— Спасибо, что приехал, Пидгиэр,— кивнул он человеку, который, судя по приподнятым бровям, властному изгибу рта и уверенной позе, был у них старшим. Они отошли в сторону. Голос Пидгиэра сердито звенел:
— В Нью-Йорке тысячи таксистов, а тебе надо было дать по носу именно этому психу эмигранту!
— Я нервный! — закричал парень.— Виноват я, что ли, если я нервный? И отец мой был таким! Это у нас в крови.
Расскажи об этом своему клиенту,— сказал Пидгиэр. Он шепнул что-то одному из троих своих спутников, крупному мужчине, который, по крайней мере, уже неделю не брился. Его ворот был расстегнут, казалось, нет такой рубахи, которая сошлась бы на его могучей шее. Мужчина кивнул и направился к Леопольду, который безучастно сидел у стены.
— Разрешите? — спросил у таксиста человек с расстегнутым воротом.
— Да, сэр.
Мужчина медленно опустился на пол рядом с таксистом, спросил его еще о чем-то, потом доверительно положил ему на колено волосатую ручищу и возбужденно заговорил с ним на непонятном языке.
Пидгиэр и парень, ударивший Леопольда, подошли к Фицсиммонсу. Остальные двое, в серых шляпах, невысокие, смуглые, с блестящими глазами, по-прежнему стояли у дверей и наблюдали за происходящим. Фицсиммонс был поражен действенностью механизма, который запустил водитель «форда»: это Пидгиэр (судя по всему, юрист), великан, который говорил на родном языке Леопольда, и те двое, стоявшие наготове у дверей, все они собрались здесь в течение пятнадцати минут.
— Я представляю интересы мистера Раска.— Последовала профессиональная улыбка, адресованная Фицсиммонсу.