“Эге, – тут же смекает Медведь, – не зря ты, видно, дрожишь от страха! Водятся за тобой, видно, грехи, о которых еще никому в лесу неизвестно!” Подумал так, да как шарахнет своей страшной медвежьей лапой Лане по голове, как раз в том месте, где прижимала она от страха свои островерхие и чуткие уши. Шарахнул, и тут же на месте убил, да так ловко, что только кожа и несколько шерстинок от Лани остались, а всего остального будто и не было никогда. Шарахнул, и дальше пошел, кося медвежьим глазом по сторонам, выискивая в лесу крамолу и ненадлежащее исполнение львиных указов.
Тут же весь лес наполнился разными страхами и пересудами. Злодейское убийство беззащитной Синицы и не менее беззащитной Лани встревожило всех сверх всякой меры. Всем стало ясно, что с этим Медведем шутки плохи, и что выполняет он, по всей видимости, указания Льва, о прошлом которого было известно, что оно темно и кроваво, и не похоже на пиршества местных вегетарианцев, вроде Зайцев, Кроликов и Оленей. Лев вышел из дальнего конца леса, оттуда, где обитали все кровожадные хищники, где раздавались рев и рычание, где с врагами не церемонились и лишали их жизни по первому подозрению в неблагонадежности. “Хороший враг – это мертвый враг!” – гласило правило той части леса. И звери затаились, быстро смекнув, что все нынешние злодейства Медведя всего лишь цветочки, и что в своем рвении навести в лесу надлежащий порядок он будет подражать нравам, царящим в дальнем конце леса. “Каков хозяин, таков и слуга! – говорили между собой звери. – И нечего винить тугодума Медведя, не обвинив предварительно батюшку-Льва!” Впрочем, говорившие так сразу же в испуге закрывали себе лапами морду, и боязливо оглядывались по сторонам, не подслушал ли их кто-нибудь, и не донес ли куда следует по начальству?
Задрожал весь лес от страха, затаился по оврагам и буеракам, и глядит из чащобы, как Медведь в нем прокурорствует, и то тут, то там не шишки с деревьев сшибает, а вековые дубы с корнем рвет, и головы невинные под суд отдает. То Зайца под суд отдаст за то, что слишком шибко по лесу бегает, то Бобра за лишнюю прыть по возведению плотин на ручьях в острог упечет, то Лису за излишнюю хитрость, которая для прокурорского ума всегда подозрительна, каяться публично заставит. Взялся даже за могучего Лося, посадив его безо всякого обвинения в глубокую яму, и ославив на весь лес безо всякого на то основания.Бесшабашные Кукушки, служившие в лесу журналистами, тут же растрезвонили по разным углам, что сидит в яме Лось совершенно безвинно. Однако служба прокурорского оповещения, состоящая из пузатых Соек, облаченных в мундиры с погонами, тут же отреагировала, заявив, что вина есть на всех, и Медведю вовсе не нужно чьей-либо вины. “Был бы зверь, а яма для него с острыми кольями найдется всегда!” – передавали по всему лесу изречение прокурора. Передавали также еще и другие перлы: “Был бы зверь, а дробина для него уже заготовлена!”, “Закон – тайга, прокурор – медведь!”, “Не там правда, где правда, а там, где сила!”, “Если враг не сдается, его уничтожают!”, “Кто прокурор, тот и прав!”, и прочее, в том же роде.
Короче, напрокурорствовал Медведь в лесу от души, наломал много дров, много деревьев с корнем повырывал, много невинных душ погубил, на многие годы заставил забыть о торжестве лесного закона, и уже ожидал близкого повышения. Надеялся, что сделают его заместителем, или хотя бы советником Льва.