Я вспомнила автокатастрофу. Теперь я смотрела на отца, сидевшего на койке напротив меня. Он то вплывал в фокус, то выплывал, то становился виден отчетливо, то расплывался мутным пятном. Его голова… она накренилась вперед. Алая кровь струилась по лицу.
А рулевое колесо…
…стержень рулевого колеса был вбит ему в лоб.
Руль торчал из его головы. Кровь забрызгала все вокруг и собиралась в лужицы на полу.
Он не двигался. Просто сидел на постели, наклонившись вперед, с забрызганным кровью рулем, торчащим из головы.
Где же медсестры? Где доктора?
Я отвернулась. Я не могла смотреть. Разинув рот, я в ужасе заревела:
— Помогите ему! Кто-нибудь, помогите ему!
От отчаянных криков разболелось горло. Комната дико закружились вокруг меня.
В поле зрения вплыло мамино лицо. Оно казалось бледнее обычного, словно вместо кожи ее скулы были обтянуты белой бумагой.
— Мама?
Она несколько раз моргнула. В ее глазах я увидела слезы.
— Лиза? Очнулась? О, слава Богу!
Приподняв голову, я увидела, как сзади к ней подошел седой мужчина в белом халате. В одной руке он держал блокнот. На груди покачивался стетоскоп.
— Папа! — закричала я. — Позаботьтесь о папе!
Никто из них даже не обернулся. Оба смотрели на меня.
Я перевела взгляд на кровать напротив.
— Папа?
На кровати никого не было.
Мама положила руку мне на плечо.
— Лиза, почему ты кричала? — Я увидела, что другая ее рука закована в гипс и висит на перевязи.
— Я… мне показалось, что я видела папу, — пробормотала я. Комната снова пошла кружиться. — На той кровати. Так ясно… Он истекал кровью. Голову опустил, а кровь лилась… и никто ему не помог. Никто.