— Да, я знаю.
— Да, оно уродливое и какое-то трагическое. Мне жаль было расставаться с этим «трагическим». Мне стало жаль вас, и я заплакала. Почему у вас такое трагическое лицо?
— Ох, мать честная, — сказал я и встал. И вышел.
Я пошел прямо в публичный дом. Швейцар узнал меня.
— Эге, боец, где тебя разукрасили?
— Да тут, из-за Техаса.
— Из-за Техаса? Так ты был за Техас или против?
— Конечно, за.
— Умнеешь, боец.
— Да, я знаю.
Я поднялся к себе, снял трубку и попросил соединить меня с редактором газеты.
— Друг мой, это Буковски.
— Вы встретились со своей дамой?
— Я встретился с дамой.
— И как это было?
— Чудесно. Просто чудесно. Провел, наверно, час в наслаждениях. Скажите вашему автору.
Я повесил трубку.
Потом спустился на улицу и отыскал тот бар. Там ничего не изменилось. Здоровый парень сидел все так же, слева и справа — свободные табуреты. Я сел и заказал два пива. Первое выпил залпом. Потом половину второго стакана.
— Я тебя помню, — сказал он, — что там с тобой было?
— Кожа. Чувствительная.
— Ты меня помнишь? — спросил он.
— Я тебя помню.