— Может, ты еще что–нибудь принес кроме хлебов и сыров в своей сумке?
— Там только хлебы и сыры. И сухие зерна. И моя пастушеская свирель.
— Свирель? Все–таки есть и свирель. Сыграй мне на ней.
Авенир повторил приказ жестом — играй.
Сбитый с толку этой просьбой Эхананан, пожал плечами, развязал узел на суме, и, порывшись, извлек на свет камышовую дудочку. Постучал по мозолистой ладони, вытряхивая хлебные крошки.
— Я жду.
Поняв, что царь не шутит, Эхананан приблизил камышину к губам и она издала протяжный и чуть скулящий звук, как будто в ней ожил голод шакала. Перебирая пальцами по вырезанным отверстиям, молодой пастух сначала возвысил добытый звук, потом возвысил еще, и тут же направил вниз. Так делал раз за разом до пяти раз.
— Хватит, — сказал царь, открывая подернутые влагой затаенного отчаяния глаза, — уж больно проста твоя музыка.
Какое–то время он молчал, глядя в невидимый из–за испарений потолок.
— Может быть, не твоя это вина, а камыша.
Авенир, подчиняясь незаметному жесту господина, подал Эхананану большую критскую кифару, сделанную из рогов кедронского оленя, украшенную лазуритом и серебром. Пастух пробежался пальцами по струнам, они отозвались слишком вразнобой.
— Не умеешь взять музыку от нее?
— Нет, господин, я и вижу такую впервые.
— Тогда должен знать, что и первейшие мастера игры на кифаре, которых мне удалось сыскать в Фимне, Цере, Вифсамисе, Лахисе, Анаве уклонились от встречи с НИМ. Убоялись ЕГО великого искусства.
Пастух недоуменно повел головой.
— Другое я представлял себе дело здесь — прекратить поношение сорокадневное Израиля. Что мне в кифарной игре?!
Вновь опустив веки, царь продолжил, словно и не услышал возгласа собеседника.
— Но оставим струны. Может статься твоя сила в голосе?
— Моя сила — ловкие руки, быстрые ноги, меткий глаз!
Авенир поднял руку, Эхананан остановился, а царь продолжил.
— Все пастухи поют по ночам. Кто овцам, кто звездам. Спой теперь мне.
Молодой пастух посмотрел на угрюмого военачальника, больше смотреть было не на кого. Он пытался определить, не смеются ли над ним. Нет, над ним никто не смеялся. Надо было петь. Эхананан запел. Просил Господа сохранить его малое стадо от волчьих зубов, и от холодного ночного ветра, просил, чтобы ручей не пересох, и снег не пошел в этом году. Песня была длинная, мотив варварский, голос хрипловатый. Выходило нехорошо. Пастух сам остановился, почувствовав, что уже надо остановиться.