— Я ненавижу всякие тайны, — перебила она его, — особенно таинственные недомолвки. И твои и мои родители в восторге от наших планов. Но тебе, очевидно, неведомо, что в мире кроме тебя существуют и другие мужчины.
Кто-то приглашает меня пообедать, кто-то — в театр… Если бы они знали, что я с тобой помолвлена, то все было бы проще. Но я не знаю, помолвлена я или нет. Словно в каком-то вакууме. Трудно вести себя так, будто помолвлена, когда об этом никому не известно. Если бы это все длилось день, два, неделю, тогда понятно. Но это тянется уже несколько месяцев. Честно, Род, мне надоело прятать кольцо в ящике стола и чувствовать себя застенчивой девочкой, когда в разговоре упоминают твое имя. Я понимаю, со свадьбой можно подождать, пока эта пьеса не сойдет со сцены, но почему не объявить всем открыто о нашей помолвке?
— Потому что нельзя.
— Но почему?
— Ты же все знаешь. Ты должна верить мне на слово. Если я говорю, что нельзя, значит нельзя.
— Как же ты собираешься жить после свадьбы, если ты мне уже сейчас не доверяешь?
Полина нервно захлопнула альбом и просунула карандаш в специальное гнездышко в обложке.
— Так дальше продолжаться не может, Род. Нужно от всего отказаться.
— Ну и отказывайся, — воскликнул Род, притворяясь, что ему абсолютно все равно. — Может, принести тебе коктейль?
— Пожалуйста, если тебе не трудно…
Полина глазами следила за тем, как Род пробирается в сутолоке толпы, и уже открыла рот, чтобы позвать его обратно, но раздумала и промолчала. Как много можно испортить каким-то пустяком! Всего лишь несколько резких слов, и вот все кончено!
Машинально она вновь вытащила карандаш и открыла альбом. Но линия не удавалась. Дрожала рука. Саднило в горле. Только бы не разреветься. Вдруг Полина почувствовала, что кто-то сел рядом. Она не отрывала глаз от рисунка, но в этот момент послышался мужской голос.
— Даже обезьянки в зоопарке вряд ли вызывали у тебя столько интереса.
Полина вздрогнула от неожиданности и, повернувшись, увидела бледное самодовольное лицо. Потом озорные огоньки промелькнули в ее глазах.
— Базиль, боже, это ты? Что ты здесь делаешь?
— Надеюсь, что какие-нибудь ценные идеи посетят мой бедный череп. Ну а ты?
На листе бумаги была изображена какая-то легкомысленная девчонка в кожаной шляпке, надвинутой на торжественное, старческое лицо…
— Создаешь портрет барана в шкуре ягненка?
— Да нет. Меня интересуют костюмы. Ты же знаешь, что я театральный дизайнер по костюмам. Все для сцены. Разве это для тебя новость?
— Нет, представь себе. Когда я в последний раз встречался с тобой, то главным интересом в твоей жизни, насколько я помню, была, кажется, румба… Или псовая охота?
— Псовая охота. Но это было сто лет назад.
— Нет, всего пятнадцать. Тебе было четырнадцать или чуть больше. Но теперь тебе столько же, сколько и мне. Эйнштейн, бесспорно, прав.