И вот, когда Сергеев принес мне очередную пробу для анализа, я как бы невзначай попросил его показать мне Щеглову. Он скорбно закатил глаза.
— К сожалению, она переселилась от нас, и притом навечно.
Он вообще был шут гороховый, этот Сергеев, но я все-таки оторопел.
— Переселилась… Куда?
Он ткнул пальцем вниз.
— Туда, на глубину сорок километров. Здесь осталась только ее бренная плоть, и надежды на возвращение никакой: задача-то неразрешима.
Полюбовавшись произведенным эффектом, он пообещал показать мне Щеглову в столовой.
Аней оказалась невысокая девушка с пышными волосами, которую я уже давно заметил. У нее было странное лицо — участливое и в то же время немного высокомерное. Казалось, все вокруг, включая и себя, она воспринимает, глядя откуда-то со стороны. И этот взгляд был настолько значительным, что я сразу понял, почему ее включили в группу "проект-40", и еще понял, что никогда не решусь к ней подойти.
И тут мне повезло. Восьмого марта в обед она сама пришла в лабораторию и направилась прямо ко мне.
— Говорят, ты мастер на все руки. У меня набойка отклеилась, не мог бы ты мне ее приклеить?
Я, конечно, с радостью согласился. Отложив резиновую перчатку, которую Сергеев просил зачем-то покрыть парафином, я достал клей, струбцину и принялся за Анину туфлю.
Аня сидела напротив меня на табуретке, поставив ноги на газету, и не могла уйти, пока не высохнет клей. Это был великолепный случай для осуществления моего плана.
— Анна Михайловна, пожалуйста, расскажите о "проекте-40".
— В виде платы за починку? — улыбнулась она.
Я собрался с духом и выложил ей все, что думал о переднем крае науки и цели собственной жизни. Аня выслушала меня неожиданно серьезно.
— В шестнадцать лет я рвалась в космос… Все это глупости, дружок. А о "проекте-40", честно говоря, не могу тебе рассказать ничего утешительного.
— Значит, "поискать, посчитать и убедиться в собственном бессилии"? — вспомнил я слышанную недавно фразу.
Аня щелкнула пальцами.
— Видишь ли, наши средства бурения совершенно непригодны для тех глубин. Даже если мы изготовим обсадные трубы из титана и построим электробур мощностью в сто тысяч киловатт. Я уже не говорю о том, что скважину пришлось бы бурить в несколько приемов, как бы этажами. Ведь ни один трос, ни одна штанга из самых лучших материалов при длине пятнадцать километров не выдержат собственного веса. Все это еще в пределах разумного. Другое дело — силы, действующие там! А как подступиться к задаче?! Представь себе эту страшную глубину. Где-то далеко под земной корой в верхних слоях мантии (или оболочки — как хочешь). Представь добела раскаленную толщу. Давление в тысячи атмосфер делает камень упругим, как сталь. Снизу через его пласты, как вода сквозь песок, сочится теплота, она струится по жилам теплопроводных минералов, скапливается у незримых запруд. Перегретая порода напрягается, становится ослепительно белой, осторожно раздвигает соседей и вдруг, перейдя какой-то рубеж, резким-толчком расправляет плечи. Волна чудовищного удара с гулом катится на тысячи километров вглубь и вширь, опускается к огненным безднам расплавленных руд ядра, взмывает вверх и, пронизав земную кору, стряхивает с ее поверхности хрупкую вязь человеческих построек.
Но — а это самое главное — прочность сжатого перегретого вещества обманчива. Стоит снять давление, и вещество вспучится, поползет, закипит, как пролитая на плиту вода. Оно не потерпит полости, проглотит любую щель, сожмет обсадную трубу неодолимой силой и ринется по ней вверх, угрожая рождением нового вулкана.
— Неужели задача неразрешима? — спросил я, все еще надеясь, что сейчас Аня посрамит Сергеева с его ленивым неверием, но она только вздохнула.
Я понял, что задал бестактный вопрос, и почувствовал себя очень неловко.