Гриша лёг на спину, закинул руки за голову.
— Мой братан на Севере в армии служит. Пишет, здорово там, интересно. Вырасту — туда служить пойду… Ты был в нашем лесу? Я тебе знатные места покажу… У тебя что в бидоне, вода? Пить охота…
— Там молоко. Я сначала за молоком пошёл, потом сюда.
— Молоко?! Да оно скиснет на такой жаре. Неси скорее домой и спусти в погреб, а то пропадёт.
Дома Санька залпом выпил кружку тёплого молока, съел котлеты без хлеба, а кашу лениво поковырял ложкой. «И вымой за собой посуду», — вспомнились ему мамины слова из записки. Пожалуйста, кастрюлька будет чистой.
Санька вынес во двор таз, налил в него дождевой воды из пожарной бочки и принялся намыливать тарелку новеньким куском хозяйственного мыла. А оно мылиться не хотело. Санька решил, что для начала нужно размочить его как следует в воде, но в это время тарелка выскользнула из пальцев, ударилась о край таза и разлетелась на куски. Ну вот, только этого не хватало!
Санька ожесточённо швырнул мыло в траву и принялся щепкой выскребать кашу из кастрюльки, разбрасывая её по двору. Пусть куры клюют. Тётя Паша говорила, что голодные куры и гвозди склюют, не то, что гречневую кашу.
Две тени упали на траву рядом с Санькой. Он оглянулся. Сзади него стояли две девчонки. Большая и маленькая. Большая с белыми волосами, в синем сарафане и вся усыпанная веснушками: и лицо, и руки, и голые плечи. А маленькая, точно крепкий грибок — рыжая шляпка на круглой белой ножке. Она держала палец во рту и исподлобья смотрела на Саньку серьёзными чёрными глазами. Другой рукой она держалась за сарафан белобрысой.
— Ты откуда приехал? — спросила белобрысая.
— Из Ленинграда.
— А тётя Паша вам кто будет?
— Никто. Мамина знакомая. Мы к ней на дачу приехали.
— На дачу? — удивилась белобрысая.
Санька тоже удивился:
— А что такого? Разве к вам нельзя ездить на дачу?
— Можно. Только к нам не ездят. Больно далеко.
— Мы же приехали. Мама так и хотела, в самую-рассамую глушь.
— Здрасьте вам! Какая же у нас глушь? У нас и клуб есть. Кино показывают. А ты в Ленинграде в каком доме живёшь?
— В новом. На двенадцатом этаже.
— Надо же! — с завистью воскликнула белобрысая. — Я такие дома только в кино видела. — Она наклонилась: — Слышала, Любаша, на двенадцатом этаже человек живёт!
Любаша вытащила палец изо рта и прошептала:
— А корова у них есть?