– Ну, все; пора уходить, – сказал Жилькен.
Но Шарбоннелям хотелось увидеть все до конца. Хвост процессии – эскадроны лейб гвардии, кирасиров и карабинеров – удалялся по улице Арколь. Потом началась невообразимая
давка: цепи солдат национальной гвардии и пехотинцев были прорваны толпой; женщины кричали.
– Идем, – повторил Жилькен. – Нас раздавят.
Ссадив своих дам с парапета, он, невзирая на толчею, провел их на другую сторону набережной. Госпожа Коррер и Шарбоннели были того мнения, что надо пройти вдоль
парапета, перебраться через мост Нотр Дам и посмотреть, что делается на Соборной площади. Но Жилькен, не слушая, увлекал их за собой. Когда они вновь очутились у
маленького кафе, он подтолкнул их и заставил сесть за столик, из за которого они недавно встали.
– Ну и чудаки! – кричал он. – Как, по вашему, я так и позволю, чтобы эта свора зевак переломала мне руки и ноги? Мы что нибудь выпьем сейчас, черт возьми! Нам здесь
лучше, чем там, в толкучке. Хватит с нас праздника! Под конец это надоедает… Что вы закажете, мамаша?
Шарбоннели, с которых он не спускал своих страшных глаз, попытались было робко возражать. Им очень хотелось бы взглянуть на выход из церкви. Тогда он начал объяснять,
что через четверть часа, когда толпа схлынет, он их проведет, но, разумеется, если не будет большой давки. Пока он заказывал Жюлю сигары и абсент, госпожа Коррер
благоразумно ретировалась.
– Ну, ну, отдыхайте, – сказала она Шарбоннелям. – Мы с вами встретимся.
Она пошла по мосту Нотр Дам, потом по улице Сите. Но там оказалось столько народу, что до улицы Константин она добиралась добрых пятнадцать минут. Тогда она решила
свернуть на улицу Ликорн и Труа Канет. Наконец она вышла на Соборную площадь, оставив предварительно целый волан своего сизо серого платья в отдушине какого то
подозрительного дома. Посыпанная песком и усеянная цветами площадь была уставлена шестами, на которых развевались знамена с императорским гербом. Огромная арка в виде
шатра, сооруженная перед собором, оттеняла наготу камня занавесами из красного бархата с золотыми кистями и бахромой.
Госпожа Коррер остановилась перед двойной цепью солдат, сдерживавших толпу. Среди обширного квадрата пустынной площади, вдоль выстроенных в пять рядов карет, неспешно
прогуливались ливрейные лакеи; величавые кучера сидели на козлах, не выпуская из рук поводьев. Разыскивая лазейку, через которую можно было бы проскользнуть, госпожа
Коррер увидела на углу площади, среди лакеев, Дюпуаза, спокойно курившего сигару. Она махнула ему платком.
– Вы не могли бы помочь мне пройти? – спросила она, когда ей удалось привлечь его внимание.
Дюпуаза что то сказал офицеру и проводил ее до самого собора.
– Послушайте меня, останьтесь здесь, – посоветовал он. – В соборе яблоку негде упасть. Я чуть не задохнулся, мне пришлось выйти… Смотрите, вот полковник и Бушар, они так
и не нашли себе места.
Действительно, слева, на углу улицы Клуатр Нотр Дам, стоял полковник с Бушаром. Последний рассказал, что оставил свою жену на попечении д'Эскорайля, который раздобыл
удобное кресло для дамы. Полковник горевал, что не может показать церемонию своему сыну Огюсту.
– Мне хотелось показать ему знаменитую купель, – говорил он. – Вы ведь знаете, она принадлежала святому Людовику; это великолепная медная чаша с золотыми прожилками и
чернью в персидском стиле – редкостная вещь времен крестовых походов, сослужившая службу при крещении всех наших королей.
– Вы видели крестильные принадлежности? – спросил у Дюпуаза Бушар.
– Да.