Безлюдной плотиной возвращались в поздний час. Внизу, в открытых щитах восстановленной плотины гидростанции, бушевала вода, грохотали страшные бело-зеленые водопады. Юноша и девушка повисли на перилах, глядя вниз.
— Хочешь, прыгну? — спросил Митя.
— Проще под трамвай.
Что ответить на эту обидную реплику? Оля всегда упрощает. Действительно, с Правого берега по бесконечной дуге плотины бежал маленький вагончик, освещенный изнутри, мирный на вид, и странно было представить, что его гремучих колес вполне достаточно, чтобы расстаться навсегда.
Впрочем, расстаться навсегда — тут много умения не требуется. Гораздо больше умения, да и не только умения, а просто выдержки, дисциплины требуется, чтобы не нахватать в четверти полдюжины троек. А вот к этому финишу быстро, на всех парах, шла Ольга.
— Ты слишком устаешь на стадионе, — замечал Митя.
Он добился своего — Оля решила на целый месяц покинуть спортшколу. Но он хотел, чтобы за месяц она наверстала упущенное; он должен был помочь ей, иначе ее не вытащить.
— Что непонятно, спроси, — говорил он. — Почему ты такая упрямая?
— Какой ты недогадливый.
Она в самом деле устала от спорта, а еще больше от всего, что нахлынуло этой осенью в ее жизнь. Тут было слишком много бродяжничества, игры воображения. И все чаще и чаще Митя говорил:
— Давай по домам. Пора и честь знать, спать хочется.
— Ты так думаешь? — спрашивала Оля, отлично понимая всю подоплеку этого внезапного приступа сонливости.
— Я в этом уверен, и меня никто не переубедит, — твердил Митя, уже не скрывая смысла своих слов.
— Ты оказывай, оказывай на меня влияние. (Это, конечно, с игрой, с кокетством скромности.)
— А незачем совсем. Ты и так хорошая, — отвечал Митя. — А все-таки я тебя вытащу!
Придя к Оле утром в воскресенье, Митя увидел Олину маму среди комнаты на ковре. Она была в мохнатом халате, перехваченном в талии шнурком; ложилась на спину и медленно садилась. Она и не подумала прервать свои занятия, оттого что вошел посторонний.
— Входите же. Это утренняя зарядка, — объяснила она, отрывая от ковра копну рыжеватых волос.
— Я на минутку. Мы с Олей физикой собирались заниматься.
— Мама, это тот самый Дмитрий Бородин, год рождения тысяча девятьсот тридцать… пятый, — сказала Оля, заталкивая мамины туфли под стул. — Слушай, мама, не мучь ты сердце! Неразумно же.
Котенок, разыгравшись, цеплялся за мамин рукав, стараясь оседлать на бегу смуглую от загара кисть руки. Маме было щекотно, она, смеясь, отбрасывала котенка и отмахивалась заодно от Олиных наставлений.
…Возвращаясь домой, Митя размышлял о знакомстве с Олиной мамой. Как хорошо, когда человек уверен в том, что он поступает правильно! Будь бы другая женщина на месте Олиной мамы, ему бы наверняка показалось, что это развязность или пренебрежение к нему — то, что она продолжала при нем делать зарядку. А тут ничего не показалось.
С этого дня Бородин стал часто бывать у Оли.