Человек уже совсем рядом, и мне хочется воскликнуть:
«Любо!» Разумеется, я воздерживаюсь; только этого мне не хватает – поднять крик; однако именно сейчас так ясно доходит до моего сознания, сколько месяцев я прожил в полном одиночестве, даже не видя близкого человека.
Мужчина в панаме замечает меня издали, но проходит мимо, не обращая на меня никакого внимания, все так же неторопливо продолжает свой путь и исчезает под аркадой.
Я плачу за кофе, закуриваю новую сигарету и не спеша иду в том же направлении.
– Любо! – произношу я вполголоса, догнав на Кале
Ларга человека в панаме.
– Вы ошибаетесь, – бормочет он с едва заметной усмешкой. – Робер Леру. Бельгиец по происхождению, фотограф по профессии. А ты?
– Тоже бельгиец. Альбер Каре. Можешь меня звать «мон шер Каре».
– Почему бы и нет? Старые знакомые из Брюсселя. Ты, собственно, по какому делу?
– По тому же, что и ты.
– Я о другом спрашиваю.
Я прекрасно понимаю, о чем он спрашивает, только никак не могу смириться с этим официальным тоном, после того как мы целый год не виделись, к тому же в эту послеполуденную пору, когда на улице живой души не видать.
– Торговля. В частности, меня интересует венецианское стекло.
Любо кивает головой.
– А я готовлю альбом для одного бельгийского издательства.
Он замолкает, словно ему больше нечего мне сказать, и идет дальше; какое-то время мы шагаем молча в неширокой тени старых домов.
– Что-то ты мне не нравишься, – говорю я.
– Чем именно?
– Уж больно ты официален. Плохо переносишь жару?
– Не в жаре дело, брат, – улыбается Любо. – Работа. Не везет мне, и все тут.
– А как же с твоей приговоркой: «Давай за мной и не бойся»?
Любо едва заметно усмехается.