– Сумасшедший или пьяный, какая разница? – сказал Карлайон и открыл входную дверь.
Сэр Ральф поймал его за пальто.
– Куда ты направляешься? – спросил он.
Дикий смех вырвался у Карлайона.
– Гретна! – ответил он и, обхватив за талию мисс Морланд, повлёк её из дома в туманный рассвет.
Его почтовая карета четвернёй ждала, поданная к ступенькам дома, с форейторами, дрожавшими в своих сёдлах, и с одним из слуг сэра Ральфа, державшим дверцу открытой.
Свежий утренний воздух произвёл неизбежное воздействие на маркиза. Он пошатнулся, и ему пришлось поймать за плечо лакея, чтобы устоять. Он оказался способен, однако, отдать ещё один поклон в адрес мисс Морланд и помочь ей подняться в карету.
Поскольку дом сэра Ральфа находился в Хэдли-Грин, а маркиз приехал из Лондона, чтобы присутствовать на его карточном вечере, форейторы развернули карету на юг. Получив приказ своего хозяина править в Гретна-Грин, они поначалу были до такой крайней степени удивлены, что могли только хлопать на него глазами, но, когда с помощью лакея он начал забираться в карету, верховой на одной из передних лошадей посмел указать, что Гретна-Грин находится примерно в трёхстах милях отсюда и его светлость совершенно не готов к длительному путешествию.
Маркиз, однако, только повторил: "Гретна!" – и, войдя в карету, опустился на сиденье рядом с мисс Морланд.
Форейторы прекрасно понимали, что их хозяин чрезвычайно пьян, но они знали его достаточно хорошо, чтобы быть уверенными в том, что, как бы сильно он ни пожалел поутру о приказе ехать на север, он меньше будет обвинять их в повиновении ему, чем в пренебрежении его повелениями и благополучной доставке домой. Едва была сложена подножка, как они развернули карету и пустились в направлении Большой Северной дороги.
Маркиз позволил своей шляпе скользнуть на пол и откинул красивую голову на синюю бархатную спинку сиденья. Слегка повернувшись, он ласково улыбнулся своей спутнице и сказал всё ещё с удивительной чёткостью дикции:
– Мне думается, я пожалею об этом, но я напился вдрызг, моя дорогая, напился вдрызг.
– Да, – сказала мисс Морланд. – Я знаю. Это не имеет значения. Я к этому довольно привычна.
Это был итог их беседы. Маркиз закрыл глаза и заснул. Мисс Морланд сидела рядом с ним вполне спокойно, лишь сплетая и расплетая пальцы рук, сложенных перед собой.
Миновали Поттерс-Бар, Белл-Бар, Хатфилд. Мисс Морланд заплатила за проезд на заставах несколькими завалявшимися монетами, найденными в карманах спящего маркиза. Чуть более чем через две мили от Хатфилда карета пересекла деревушку Станборо и начала долгий подъём на Дигсуэллский холм. На Брикуоллской заставе форейтор, восседавший на одном из коренников, сообщил мисс Морланд, что если его светлость желает поспешить, то в Уэлине нужно поменять лошадей.
Попытка разбудить маркиза выявилась тщетной, он только застонал и, казалось, ещё глубже погрузился в сон. Мисс Морланд, у которой было время поразмыслить над опрометчивостью этого бегства, на которое её толкнул всепоглощающий гнев, мгновение колебалась, а затем попросила форейторов править к приличному постоялому двору в Уэлине, где они смогли бы провести остаток ночи.
В скором времени карета подъехала к "Белому оленю"; хозяин был разбужен, и пара заспанных конюхов, притом ещё в ночных колпаках, вытащила маркиза из экипажа и занесла в спальню на втором этаже.
Никто, казалось, не испытал особого удивления насчёт этого странного прибытия столь ранним утром. Маркиз, хорошо известный трактирщику, был явно пьян, и это обстоятельство давало вполне резонное объяснение присутствию и его, и мисс Морланд.
– Хотя, надобно сказать, – заметил трактирщик, когда снова присоединился к своей сонной жене, – я и не знал, что он один из этих заправских пьяниц, – только не Карлайон. Беспутный, а то как же, истинно беспутный.
Маркиз не просыпался до девяти часов. Его первыми ощущениями были ощущения величайшего неудобства. Голова болела, а рот пересох. Некоторое время он лежал с закрытыми глазами, но вскоре, когда сознание целиком вернулось к нему, сообразил, что почти полностью одет.
Он открыл глаза, мутно воззрился на странную обстановку и со стоном сел в кровати, схватившись руками за виски. Обнаружил, что, за исключением снятых шейного платка и блестящих гессенских ботфортов, он действительно совсем одет, – добрые руки, которые освободили его от сапог и галстука, не преуспели в старании извлечь его из идеально подогнанного сюртука покроя мистера Уэстона.
Окинув очередной раз изумлённым взглядом комнату, маркиз потянулся к шнурку колокольчика и изо всех сил дёрнул его.