Намного сложнее было избежать Бена и Олив в первую пятницу сентября, когда мы подошли к перекрёстку с противоположных сторон; они направлялись на восток, мы - на запад, и всем нам нужно было идти на север. Мы шли в одно и то же место, в одно и то же время, по одной и той же улице. И другой дороги не было.
Я сохранила самообладание и вела себя так, словно моя душа была на месте, а не ушла в пятки. Просто какой-то парень ведёт ребенка в школу. Ничего особенного. Не обращай внимания. Шагай дальше. Я послала ему уверенную (как мне казалось) улыбку. Он ответил мне вежливым кивком.
Для него я была какой-то девахой, провожавшей своего ребёнка в школу. Ничего особенного.
Теперь это повторялось каждую пятницу. Кто бы ни подходил к перекрёстку первым, ждал остальных. Мы приветливо кивали друг другу или улыбались, иногда даже произносили «доброе утро», и пока девочки трещали о принцессах и лаке для ногтей, мы вместе проходили оставшийся до школы квартал. Между собой мы особо не разговаривали. Просто слушали девочек, периодически обмениваясь понимающими взглядами, когда те бурно обсуждали телешоу или друзей из класса. Но я предпочитала комфортное молчание бессмысленной болтовне ни о чём.
То немногое, что я узнала о Бене Оджи, можно было перечесть по пальцам одной руки. Я знала, что его бывшая жена была великолепной, умной и успешной – даже «ГМ» её опасались. Я знала, что он жил недалеко от школы. Я знала, что он работал на телевидении, но не ведущим. И, кроме того, я знала, что «Грёбаные мамочки» задыхались и захлёбывались слюной, когда он проходил мимо, как стая отчаянных домохозяек.
Но чего никто не знал, так это того, что однажды мы провели ночь вместе в тёмной комнате.
Глава 2. 22 октября 1999
Кора
Хоуп Джеймсон жила недалеко от меня всю нашу жизнь. Мы были лучшими подругами с детского сада: факт, который сбивал с толку большинство людей, включая нас самих. Она была яркой и легкомысленной, любила шопинг, косметику и парней. Я была тихой и застенчивой, и предпочитала вымышленных героев реальным людям. Настоящие люди, особенно парни, меня пугали.
Когда мы учились в девятом классе, родители Хоуп оставили офисную работу и купили дайв-бар в соседнем городке. Они никогда не возвращались с работы раньше трех ночи по выходным. Мы с подружками (я имею в виду подружек Хоуп, у меня их не было) тусили в её подвале, воруя алкоголь из бара её родителей и приглашая мальчиков, с которыми можно было пофлиртовать. К тому времени, как её родители возвращались домой с работы, парни уходили, беспорядок убирался, а мы с девочками вырубались на полу в огромной спальне Хоуп.
В октябре, на втором курсе старшей школы, Хоуп решила сыграть в игру. Если б я знала об этой игре заранее, никогда бы и близко не подошла к дому Хоуп в тот вечер. Но она прекрасно это понимала, и меня никто не предупредил.
В ту ночь у неё в подвале собралось двенадцать человек – шесть парней, шесть девчонок. Кто-то растянулся на диване, кто-то на кровати. Остальные, включая меня, валялись на полу на гигантских подушках и креслах-мешках. Мы пили дешёвую водку, смешанную с вишнёвой шипучкой, и смотрели трансляцию Хэллоуина по телику.
Неожиданно Хоуп вскочила с дивана. Она выключила пультом телик, подняла над головой красный пластиковый стаканчик, провозглашая тост, и воскликнула:
- Туши свет! Хватайте ближайшего соседа и целуйтесь!
Она дважды хлопнула в ладоши, и свет погас. Маленькие подвальные окошки были закрыты черными жалюзи, и мы оказались в кромешной темноте. Вот так. Без предупреждения. Я даже не могла оглядеться и рассмотреть, кто из парней сидел рядом со мной.
Я услышала звуки передвигающихся людей, разбивающихся на пары, а сама замерла на месте.
Я, правда, мечтала, что Хоуп исключит меня из этого плана. Это было совершенно не моё.
У меня был абсолютно мизерный опыт общения с парнями, и каждый следующий, казалось, становился более неловким, неуклюжим и неудобным, чем предыдущий, совершенно непохожим на те чувственные романтические сцены, о которых я читала в книгах или которые видела в фильмах.
По-моему, ощутить язык парня у себя во рту – это отвратительно. Скользкий, влажный и скорее всего с миллионом заразных микробов, просто фууу! О, а однажды парень расстегнул мои брюки и забрался рукой в трусики, это меня ещё больше взбесило. Длинные ногти, грязные руки, покрытые суточным запасом микробов. Жуть. Я полагала, это станет удовольствием. И не должна была думать о микробах. Я должна задыхаться, стонать и срывать его одежду в порыве животной страсти. Но ничего такого не случилось.
Теперь, когда я оказалась в полной темноте, меня больше интересовали звуки вокруг. И они мне не нравились. Звуки поцелуев. Пошлость. Все остальные, казалось, восприняли план Хоуп с лёгкостью и энтузиазмом.
А я думала, как бы увильнуть. Быть преследуемой по пятам Майклом Майерсом казалось менее пугающим, чем эта идиотская игра. Я подумывала замереть и притвориться, что меня там нет. Игра Хоуп, в конце концов, закончится, и я смогу притвориться, что целовалась с кем-то. Как они узнают? За исключением парня, с которым я и должна всё это изобразить. Поскольку нас было чётное число, мы оба должны были остаться ни с чем.
Прекрасный план. Я останусь сидеть там, где была, он может остаться там, где был, и никто не догадается.