— Яке ж? — зацiкавився гетьман.
— Я от цю саму греблю звелю розкидати, одним вибухом висадити у вирiй, випущу всю воду з озера в провалля, i тодi суходолом полiзуть i татари i дощенту знищать це гадюче кубло!..
— Люто придумано, пане воєводо! — завважив гетьман. — Саме пекло навело тебе на цю думку…
— Воно ж завтра i потiшатиметься на бенкетi кривавому, коли пiсля розруху з гармашнi вашої вельможностi сарана налетить ззаду! — I Чарнецький так злорадо, з таким запеклим сказом зареготався, що навiть здригнувся вiд жаху Лянцкоронський i раптом повернув коня.
Коли вже стемнiло зовсiм i нових нападiв навряд чи можна було сподiватись, Орися пiшла до своєї свiтлицi в роговiй баштi i по дорозi зустрiла бабусю.
— Вклонявся тобi, доню, батько твiй, — сказала бабуся, поцiлувавши свою Орисю в чоло, — i звелiв переказати, що господь бог огрiває їх своєю ласкою, що не б'ється страхом козаче серце i не слабшає силою дух, що й тобi вiн його посилає вкупi з батькiвською молитвою.
— Спасибi тобi, неню, за переказане вiд його слово, — обняла бабусю Орися, — воно ще надає менi сили; отцева й матчина молитва зi дна моря вертає, з тяжкої неволi визволяє… Що ж, як там? — додала Орися. — Чи багато постраждало за правду?
- Є вже таки чимало в божому раю, — зiтхнула глибоко бабуся, похитавши головою.
— Так, в божому раю, — пiдмiцнила Орися, здiйнявши до млистого, неосяжного небосхилу свої велебнi очi, — я цьому глибоко вiрю, — i, помовчавши трохи, спитала: — Ну а як же там окопища, ще не зовсiм розваленi? А з гармат чи вцiлiла ж хоч одна?
— Окопища розвалено, але їх уночi полагодять; а з гармат же тiльки товстопузиха ще держиться та баба, останнi ж усi пiдбитi, — говорила спокiйно бабуся, — а то й їх якось прилаштують… Еге, я й забула, про що мала казати, — заметушилась бабуся, до тебе батько прислав двох поранених…
— Де ж вони?
— Отам, коло твоєї свiтлицi.
— До смертi раненi? Так треба ж зараз їм запомогти або по батюшку послати, — стривожилась Орися.
— Ранено їх здорово: у одного голова шаблюкою розрубана, а в другого нога, — повiдала бабуся, — але вони не гоїтися прийшли, а допомогти нам оборонятися.
— Все ж таки треба б перев'язати i заживити їм рани, — клопiтливо говорила Орися, пiдходячи до свiтлицi, i зустрiла на порозi її двох козакiв — одного, переправленого вплинь, з загону Вернидуба, а другого з загону хорунжого.
— Вiтаю вас з славою, лицарi, — сказала Орися. привiтно, — i заздрю вашiй славi!
— Не заздрiй, панно, — вiдповiв молодий ще козак з зав'язаною скривавленим рукавом головою, — слави тут про всiх не забракне, але от тiльки треба приготуватись i вам к завтрiшньому дню.
— Як? Хiба вже пригород не може триматися надалi? — спитала неспокiйно Орися.
— Поки зможе — втримається, — зауважив другий ранений, — але проте ж супроти такої хмари далеко не посунеш; вони ж, антихристи, тепера розлютувались, так будуть дошкуляти страх як, — тож, стало буть, i треба приготуватись, щоб почастувати їх як слiд.
— Та хоч вiдпочиньте трохи та дайте я з бабою перев'яжу вам рану.
— Не варто, панно, — вiдповiв молодий козак, — на одну нiч i працi шкода, все одно завтра новi будуть.
— Правду кажеш, хоч i молодий, — зауважив з усмiхом сивий сiчовик. Так от що, дочко, рани нехай самi собi гояться, коли хотять, а ти нам покажи, де лежать колоди, їх треба розкласти як слiд, так от ми й поможемо, бо воно хоч i ваш брат теж не дасть собi межи очi наплювати, але проте ж сили у вас супроти нашої нiбито й менше… oil воно що! Та й цебри задля смоли треба приготувати, дров наносити, корякiв придбати, — от коло цiєї справи постараєтеся й ви, молодицi. Ну й весело промине останнiй день, далебi, весело!..