— Возьмем законы, которые вы вводили для успокоения людей.
— Ну?
— …они изменились по пути. Например, ваше запрещение всех читательных лент с возбуждающей литературой… О, мы попробовали немного предложенной вами бурды. Все очень долго смеялись… Но запрещение… Где-то в инстанциях в формулировку вкралась ошибка, и вышел указ, запрещающий всю невозбуждающую литературу.
Улыбка Карсберри стала шире. На мгновение какой-то частью его мозга завладел страх, но последняя фраза развеяла все опасения.
— Я ежедневно прохожу мимо нескольких киосков, — снисходительно пояснил он. — Все литературные ленты продаются в скромных одноцветных контейнерах. Нигде больше не видно этих кричащих мрачно-огненных и трагических рисунков.
— А не приходилось ли вам случайно купить какую-нибудь из них и послушать? — сочувственно поинтересовался Фай.
— Все эти десять лет я был очень занят, — сдержанно ответил Карсберри. — Но, разумеется, регулярно читал доклады и выборочно просматривал списки издаваемых лент.
— А, официальные бумажки! — презрительно протянул Фай, взглянув на стеллажи за столом. — Мы перешли на однотонную упаковку, но содержание-то осталось старое. Такой контраст еще больше щекочет людям нервы.
Официальные бумажки. Фраза неприятно отозвалась в голове Карсберри, и во взгляде, кинутом на полки с лентами, промелькнуло некоторое подозрение.
— Или ваш закон, запрещающий давать волю диким, необузданным порывам в общественных местах. Он действительно вступил в силу, но с дополнением: «Если уж только совсем невмоготу». — Пальцы Фая ожесточенно комкали газоид. — Что касается запрета на возбуждающие напитки… Что ж, в этом районе их подают под другими названиями, и даже появился забавный обычай: потребляя напиток, вести себя трезво. Теперь вопрос о восьмичасовом рабочем дне…
Почти бессознательно Карсберри подошел к наружной стене и мановением руки через невидимый луч включил окно. Стена, казалось, исчезла. Сквозь прозрачную перегородку стали видны красивые здания, улицы, аллеи парков.
Все дышало спокойствием. И вдруг в толпе произошло какое-то стремительное движение, возникла сумятица: группа людей — с такого расстояния всего лишь крошечные головы, руки, ноги, — выскочила из магазина и набросилась на другую группу, избивая противников чем-то похожим на пищевые продукты. На боковой дороге два овальных автомобиля, маленькие капли серебра, упорно таранили друг друга. Кто-то бросился наутек.
Карсберри торопливо выключил окно и повернулся к столу, разозлившись на самого себя. Это просто случайность, не имеющая никакого статистического значения! Десять лет человечество стабильно движется к выздоровлению, к нормальной психике, несмотря на отдельные срывы. Он же сам наблюдал медленный, но верный каждодневный прогресс. Глупо! Позволить себе прислушаться к бормотанию безумца!.. Всему виной расшатанные нервы.
Карсберри взглянул на часы.
— Простите, — бросил он, проходя мимо сидящего Фая, — я бы с удовольствием продолжил нашу беседу, но мне необходимо присутствовать на первом заседании нового Директората.
— О, в том-то и дело! — Фай мгновенно вскочил и вцепился в его руку. — Нельзя! Это невозможно!
Умоляющий голос перерос в крик. Карсберри нетерпеливо попытался освободиться. Линия в стене расширилась, обозначился проход, и в комнате возник мертвенно-бледный гигант с грозным черным оружием в руке. Всклокоченная темная борода затеняла щеки.
— Он угрожал вам? — спросил бородач, направив на Всемирного управляющего сомнамбулический взгляд.
На миг в глазах Карсберри вспыхнул мстительный огонек. И тут же погас. «Ты имеешь дело с больным человеком, — напомнил он себе. — Разве можно ненавидеть и карать лунатика?»
— Нет, Хартман, — спокойно произнес он. — Мы просто немного забылись, обсуждая одну проблему. Все в порядке.
— Ну, хорошо, — неохотно буркнул бородач после паузы, вложил оружие в кобуру, но руки с нее не убрал.
— А теперь, — сказал Карсберри, — я должен идти.