У ограды покачивался тиун, крепко прижимая к груди большой кувшин.
Хотя в весомости телесной постоянный сокувшинник Ильи никак не мог с ним тягаться, но в борьбе с перебродившим почти нисколько не уступал. Спасло его вчера то, что, не сдюжив последнего кувшина пива, тиун, бредучи домой, был вынужден щедро поделиться с придорожными лопухами. Потому проспаться ему удалось быстрее, да и последствия ночной беседы были с утра не такими утомительными. Поднявшись раньше Ильи, тиун хорошо полечился бражкой. А когда не просто полегчало, но стало совсем хорошо — хоть летай, вспомнил тиун про мила друга Ильюшеньку, что в доме у того ни капли не осталось. Лежит он, убогий, один в пустой избе, и водицы даже подать ему некому. Тогда, подхватив второй кувшин, тиун отправился спасать друга, ухитряясь сбивать росу с травы по прямой почти линии, с небольшими лишь кривулинами.
Тиун уважал Илью за спокойное мужество, с каким тот принимал свое несчастье, и любил за живой, обстоятельный ум. Умом и знаниями убогий Илья действительно отличался от всех мужиков села. Далеко окрест славился дом их как странноприимный: для матушки — боженьке угодить, заповедавшему давать приют и пищу нуждающимся, а для дитятки — все развлечение с людьми бывалыми поговорить. А люд ходил через село разный: монахи и попы со святыми книгами в котомках, несущие благую весть в новые приходы, опытные воины, ищущие новое место службы или возвращающиеся домой лечить раны, княжьи гонцы с вестями и повелениями, гости торговые, порой успевшие побывать в краях, где немцы человечьи слова не понимают. Со всеми Илья степенно беседовал за кувшином пива или бражки. А если находились у них книги, то на ночь спать не ложился — палил лучину, пока не прочитает все. Да и свои книжки лежали в сундучке у Ильи — дареные и купленные, благо семья была не бедная. Читать Илья, не обремененный заботами и играми, научился рано и читал быстро — быстрее пожалуй иного священника. Оттого и знал столько, сколько не укладывалось в головах сельчан, чей ум был прикован на вечной цепи полевых работ и привычных праздников. Мог Илья рассказать и о делах древних, о проповедях бога ромейского и его апостолов в сказочной Галилее, хоть сам, в отличие от матушки, бога того не слишком уважал. Мог и о делах недавних — последние новости княжьих свар знал, сиднем дома сидючи, лучше всех деревенских. Но больше всего увлекали Илью рассказы о воинской науке, о битвах и мудрых предводителях мужей. Знал Илья про походы великого Александра — потрясателя мира и о хитростях Олега — грозы степняков, и о яростных натисках Святослава Киевского. Даже записки Цезаря ромейского читывал, переведенные кем-то на русский язык. Видно страшная образина войны, виденная собственными глазами, крепко засела в детской душе. Да и тело тосковало по движению и мести.
Приблизившись к тиуну, Илья принял из его рук кувшин и припал к животворному. Шипучая жидкость изгнала из живота уже и так почти рассосавшиеся остатки колодезного холода. Тепло, поднявшееся в голову, выгнало боль и сделало мир ясным и резким.
Тут только тиун заметил валяющиеся тела.
— У тебя, Ильюшенька, что, побоище было? Кто это их так?
— Да вроде я, дяденька. — пробурчал Илья — Проснулся похмельный, в доме ни капли, а тут они пива потребовали. Ну я и осерчал. Грех то какой — божью тварь жизни лишать без надобности. Да, неудобно как-то получилось.
— Да ниче! — ответил тиун — Отговорим. Тебя все кругом знают, даже и в Муроме, а эти — незнамо кто тут бродят. Представим их татями и делов…
— Там еще один в избе остался — сказал Илья и направился к дому, глубоко впечатывая в волглую землю двора босые ступни.
Тут только тиун сообразил, что происходит что-то необычное.
— Да ты никак хорошо ходишь, Ильюшенька! Неуж исцелился? Чудо-то какое! Видать откликнулась мать бога ромейского на твоей матушки слезы.
Едва ступил Илья на крыльцо, раздался страшный хруст. Илья тупо уставился на зажатое в руке бревнышко. Не прочуявши еще новое свое тело, Илья, шагнув на первую ступеньку, привычно попытался рукой помочь каменеющим всегда ногам. И кленовые столбики не снесли рывка могучей десницы. Отбросив перила, Илья вошел в избу и вскоре вышел, неся за ворот, как кутенка, рыжего калику.
— Ну и сила в тебе, Ильюшенька! — восторгался тиун — Земля твоих шагов вон и то не держит, чего ни коснешься — все в прах. Чудо великое, небывалое! Не просто исцелился вмиг — богатырем каким стал! А по этим не кручинься. Я их уже пощупал — дышат. Не прибил ты их, а только помял маленько. Ништо! Человек — не собака, его сколь ни бей — все заживет.
Усердно отливаемые водой калики потихоньку приходили в себя. Рыжий, откашлявшись и отфыркавшись, забормотал:
— Ты че дерешься? Мы те че плохое сделали? Водички попросил — так чуть не убил, злобина такая! Мы на тя в Муроме посаднику пожалуемся. Тоже обычай в этом селе — калик проходящих бить ни за что!
— Молчи лучше! — прикрикнул тиун. — Ильюшеньку все вокруг знают. Он с детства убогий. Не то что драться — ходить не мог. Матушка его отцу Никифору в Муром столько даров для богородицы перетаскала — две новые церквы построить можно. А вы неизвестно какие еще калики. Это как же надо было несчастного обидеть, ежли бог не только исцеление ему дал, но и силу небывалую, чтоб от вас защитился!
Тут новое обстоятельство пришло на ум тиуну:
— Да за такое чудо праздник устроить надо! Всем селом неделю гулять будем. Покос как раз кончается, а для жатвы время еще не пришло. Ладно, калики, раз через вас к Ильюше исцеление пришло, будете с нами пить-гулять.
Рябое лицо рыжего искривилось беззубой ухмылкой:
— Сладимся. Коли всю седмицу будет у нас пива и браги сколь душа примет, да чтоб закуски не переводилось, так у нас пожалуй и память на обиду отшибет. Не ославим тогда вашего богатыря за напрасные побои, а прославим чудо исцеления небывалое.
Это не стеб над былинным героем. Симптомы болезни Ильи в рассказе соответствуют редкому и малоизвестному нервному заболеванию миатония Томсона. Если же у Ильи было еще более редкое заболевание: ложная миатония Томсона, вызванная перенесенным в детстве страшным стрессом, совпадающая по симптомам с миатонией Томсона, но вполне излечимая, то описанные в рассказе мгновенное излечение и обретение сразу большой силы вполне могли иметь место.
