Вряд ли можно было удивить средневекового горожанина каким-нибудь новшеством по части умерщвления своих ближних. Яд нередко оказывался самым решающим аргументом в династических спорах, на площадях сжигали еретиков, в подземных тюрьмах пускали в дело арсеналы костедробильных орудий, а уж о войнах и говорить нечего.
Тут разбой и убийство исстари считались богоугодным делом. В этом смысле новое время отличается от минувших эпох лишь более широкими масштабами истребления.
И все же даже кошмарная фантазия Данте не сумела спуститься в такие иррациональные бездны, где таились до срока ростки явления, которое нашему веку суждено было назвать индустрией смерти. Что мрачная география ада с его поясами и рвами по сравнению с дорогой от подъездного пути к газовой камере? И что классическая надпись «Оставь надежду всяк сюда входящий» рядом с лозунгами у лагерных ворот: «Труд освобождает» и «Каждому свое»?
Герра Моргентойфеля («Украденная душа» Серджо Туроне) одолевают кошмары. Этот здоровый и благополучный пекарь из нейтральной и сытой страны никого еще не убил. А если он и восприимчив слегка к злокачественному вирусу расизма, то разве обязательно должны сбыться его ужасные сны, в которых он предстает перед судом как убийца сотен тысяч людей? Что? Он убивал по приказу? Но ведь так говорят все убийцы! Все, кто ходил когда-то в черной форме, кто носил на околышке серебряный череп, у кого на петлице были нашиты две рунические буквы «С». И те, кто надевал судейские мантии, так говорят. И те, кто всегда ходил в штатских костюмах и убивал только на бумаге, так говорят. А химики из «ИГ-Фарбениндустри», наполнявшие жестянки сиреневыми кристаллами «Циклона-Б», и теплотехники из фирмы «Топф и сыновья», сложившие печи для крематориев, так те вообще говорят, что никого не убивали, а просто исполняли приказ.
Неужели все так плохо обстоит с герром Моргентойфелем? Неужели в соответствующих обстоятельствах он тоже способен… Но зачем ждать этих обстоятельств? Не лучше ли, как это делает Серджо Туроне, воссоздать их в микроскопических масштабах? Вы спросите, зачем? А затем, чтобы знать, какие процессы незримо для мира протекают в подсознании (пока еще в подсознании!) моргентойфелей. Кстати о фамилиях. Они не случайны. Моргентойфель и Гольдентойфель! Вряд ли в маленьком рассказе возможно такое совпадение. По-немецки «тойфель» — это черт, дьявол. Пусть этот черт сегодня занимается хлебопечением, но если вдруг какой-нибудь новый фюрер преподнесет ему черный мундир… Так пусть потенциальный людоед проявит себя заурядным убийцей. Конечно, это не выход из положения. Но что же делать, если буржуазная социология и буржуазная фемида ищут корни зла не в расистском комплексе, который созревает в подсознании «благонамеренных» граждан, а скажем, в преступных наклонностях иностранных, рабочих.
Понимаете теперь, почему наше путешествие подобно прогулке, описанной в первой части «Божественной комедии»? Впрочем, это можно доказать и на других примерах. Пока же, уверенный в полном праве своем, я повторяю первые строфы третьей песни:
За мной, читатель! Пусть тот же лифт переместит нас в город безумцев. Он накален ненавистью. И ненависть эта наложила неповторимый отпечаток на всю его жизнь. Социальное лицо человека определяется там числом пробоин в черном яблочке мишени, вес в обществе зависит от количества повешенных негров. Город готовится к убийству федерального президента. Готовятся полиция и детективы, охрана и судебные власти. Имя будущего убийцы, имя этого потенциального героя нации у всех на устах. Только сам президент ничего не знает, только его супруга думает о туалете, в котором появится на приеме у губернатора штата. Но приема не будет. До секунды рассчитан путь торжественного кортежа. Каждому полицейскому в деталях известна вся операция и его роль в ней. У перекрестка, где должна остановиться президентская машина, уже установлены камеры цветного телевидения, а одна из них нацелена на то самое окно шестого этажа, откуда будут сделаны три выстрела. Только три! Все расписано как по нотам. Известно, какой полицейский арестует убийцу и где это произойдет, подготовлен и человек, которому надлежит совершить на этого убийцу покушение…
Но что это? Памфлет на недавние события в Далласе, ужаснувшие, без преувеличения, весь мир? Или очередная версия этих событий? Но зачем тогда гротескная сцена, в которой полиция торжественно вручает будущему убийце винтовку с оптическим прицелом? Зачем несколько преувеличенная картина города, настолько забитого автомобилями, что заполненные стоянки сделались неотъемлемой принадлежностью улиц, по которым ходят только пешком? И почему, наконец, этот рассказ считается фантастическим, когда ничего фантастического в нем нет? Это же почти документальная реальность, отраженная в кривоватом и слегка увеличивающем зеркале!
Все эти вопросы я оставляю без ответа или, вернее, на все даю один-единственный ответ: мы в аду. Ад всегда был отражением действительности. Посмотрите, к примеру, кого поселил в седьмом круге Данте. Говорят ли нам хоть что-нибудь такие имена, как Гвидо Гверро, Теггьячо Альдобранди или Растикуччи? Для Данте же поместить в пекло их было куда важнее, чем даже Брута или Кассия. Каждый писатель имеет полное право отправить в ад тех своих современников, которые, по его мнению, этого достойны. Запомните эту заповедь, благосклонный читатель, она, быть может, еще пригодится на нашем печальном пути. Пока же покинем тот круг и тот пояс, где по воле Уго Малагути и Луиджи Коцци готовятся к убийству под кодовым названием «Стрельба по живой мишени». Легко и просто было Данте сортировать грехи по поясам да по кругам, словно речь идет о театре, где каждому месту своя цена в зависимости от расстояния до сцены. Это было данью философским воззрениям времени, когда количество и качество не рассматривались в их диалектической взаимосвязи.
Там же, куда уносит нас лифт, все поставлено с ног на голову, словно ад перестал уже быть, как только что говорилось, зеркалом кривым и слегка увеличивающим, а превратился в чудовищный рефлектор, переворачивающий изображение по законам линейной оптики…
И не говорите мне, что вам это непривычно! Возьмите «451° по Фаренгейту» Бредбери. Чем занимаются пожарные в этом аду? Жгут книги, а вовсе не тушат пожары, как это водится с древнейших времен. Жгут, а не гасят! Все, таким образом, поставлено вверх ногами. Символом такого обращения привычных координат стало число — 451 градус по Фаренгейту, температура, при которой воспламеняется бумага.
А вот другое число — тридцать семь градусов по Цельсию. Это, как известно, верхний предел нормальной температуры человеческого тела. В привычном, разумеется, нормальном мире. В адском же рефлекторе это число становится символом насилия. На сей раз оно олицетворяет новую, чудовищную форму порабощения — эскулапократию.
Человечество знало власть избранных, наделенных голубой кровью патрициев — аристократию, знало власть народа — демократию, тиранию солдафонов — марсократию, гнет денежного мешка — плутократию, правление жрецов — теократию и правление грязных политических проходимцев — порнократию. На счету истории также великое множество всевозможных эклектических сочетаний этих исходных форм, разного рода диктатур и олигархий. Но власти эскулапов — врачей она еще не знала.
Посмотрим, как протекает это в аду. Конечно, Лино Альдани всерьез уверен, что его ВМО — Всеобщее медицинское объединение — может стать бичом человечества:
Надеюсь, вы уже поняли, что ничего подобного не будет там, куда все глубже вниз уносит нас лифт?
Обычный город. У людей есть работа и дом, привязанности и развлечения, отдых, досуг и политические права.
Чем же озабочены здешние люди, отчего они так нахмурены, словно боятся все время что-то забыть, упустить что-то важное? Ощупывают то и дело свои карманы, испуганно озираясь, хлопают себя по животу. Пассажиры задыхаются в автобусе от жары, но не смеют опустить стекло. Странный все-таки народ. Чего они боятся? Сколько мы с вами ни ходили, даже полицейского не встретили.
Оказывается, все, что запрещали нам в детстве бдительные матери, стократ запретно в этой стране. Нельзя гулять вечером в саду (психрометр показывает повышенную влажность), нельзя поваляться на травке, выпить на ночь чашку крепкого кофе, выкурить лишнюю сигарету, опрокинуть еще одну рюмочку коньяку. Нельзя, нельзя…
Нет, благосклонный читатель, это совсем не смешно. Суть в том, что обязательства гражданина перед ВМО сугубо добровольны и в любой момент могут быть аннулированы. Да, суть в том, что система здравоохранения в своем стремлении соблюсти законы дошла до абсурда. Один из героев рассказа говорит, что методы, к которым прибегает ВМО, безусловно, незаконны, но они довольно логичны. Логичны с точки зрения иерархии, стремящейся к процветанию и самосохранению. Но ведь это естественное стремление любой иерархии! И в этом все дело. Альдани показывает, что в условиях капиталистического общества любая получившая власть иерархия стремится уйти из-под контроля и упрочить свое положение всеми доступными ей методами. Если же эти методы незаконны, иерархия просто пересмотрит закон. При этом безразлично, под какими знаменами иерархия пришла к власти. Пусть даже это будут белые знамена с красным крестом и полумесяцем… Отсюда печальный, но вполне оправданный вывод: лучше полагаться на корыстный интерес, чем на профессиональную честность. Все дело в том, что в условиях купли-продажи не может быть профессиональной честности. Иерархия придает ей конкретный прагматический смысл. Для нее честность — это комплекс мероприятий, которые не только не вредят иерархии, но, напротив, укрепляют ее. Все остальное для ВМО имеет смысл, прямо противоположный понятию честности.
Кто же виноват, что целая страна бесшумно и невидимо, без смены правительства, без захвата радиостанций и аэродромов погрузилась в ад? На этот вопрос ясно и прямо отвечает профессор, отторгнутый как инородное тело Объединением: «Наша жажда наживы все испортила».
По-видимому, проблема эта сложнее, чем кажется профессору. Безусловно, жажда наживы толкает социальную систему к своего рода идеальному состоянию: «брать максимум, давать минимум и законсервироваться в таком статусе по возможности навсегда». И ВМО не исключение. Оно действительно берет все, что может, и дает тот точно отмеренный минимум, который обеспечивает ее же внутреннее воспроизводство. Таким образом, профессор в целом правильно охарактеризовал иерархию. Он только не упомянул об одной очень важной детали, обеспечивающей стабильность системы: одними санитарными агентами и высокими штрафами при этом не обойтись! По логике событий ВМО должно обзавестись собственной полицией и перерасти в фашистскую диктатуру. Эта логика не раскрыта до конца в рассказе Альдани, но мы-то знаем, как неизбежно в условиях монополистического капитала иерархии превращаются в диктатуры.
Итак, в том круге ада, где вместо традиционных котлов со смолой и серой стоят стерилизационные автоклавы ВМО, для индивидуума оставлена лазейка. Он может разорвать связывающие его с Объединением узы и даже поиздеваться потом над агентом, подсовывающим ему пилюлю с цветным реактивом на алкоголь. Причем все это делается в соответствии с законом, интересы государства и общества не затрагиваются.