Весной 2002 года в истории Государства Израиль произошли два события, важность которых для страны была, конечно, несоизмерима. Премьер-министр Хаим Визель подписал с сирийским диктатором Асафом Кади договор о полном отказе Израиля от контроля за Голанами. Естественно, в обмен на мир, точнее – на бессрочное перемирие. В отличие от этого события, о втором газеты не писали: из Киева в аэропорт Бен-Гуриона самолет компании "Украина эйрлайнз" доставил нового репатрианта по имени Соломон Лоренсон.
Так вот, можете поверить, второе событие было куда важнее первого.
О том, что, заполучив Голаны, арабы непременно нарушат подписанное ими соглашение, израильские правые не уставали повторять еще со времен Рабина, когда в Сирии, соответственно, правил еще Хафез Асад, отличавшийся от Кади лишь щеточкой усов – признаком, для политика абсолютно несущественным. А о том, какую роль сыграет в истории страны С.Б.Лоренсон, не предупреждал никто, хотя фамилия его и была закодирована в тексте Торы, в книге "Дварим", глава шесть. И ученые Бар-Илана, занимавшиеся компьютерным анализом Книги, могли бы это вычислить.
Впрочем, кого в то время интересовал некий Лоренсон?
Кстати, он прекрасно понимал, что никому в Израиле интересен не будет. Возраст – самый критический: 53 года. Специальность – самая "необходимая": специалист по физике высоких энергий. И жена-украинка. В Киеве оставил должность старшего научного сотрудника, квартиру на улице Адама Мицкевича и престарелую тещу, проводившую дочь и зятя напутствием: "главное – с жидами не связывайтесь, облапошат".
Лоренсоны поселились в Рамат-Гане, сняв двухкомнатную квартиру на улице Кацнельсон всего за семьсот пятьдесят долларов. Взяли ссуду в банке "Дисконт", поскольку корзину абсорбции отменили еще в 2001 году, когда на землю обетованную ступила нога давно ожидаемого миллионного оле из давно распавшегося СНГ, а по данным Сохнута, число евреев, сидящих там на чемоданах, достигло-таки шести миллионов, сравнявшись с населением Израиля, включая вернувшихся домой палестинцев.
В ульпан супругов не взяли, поскольку у них не было денег на оплату учебы, в лишкат аводе их не поставили на учет, потому что они не имели справки об окончании ульпана, а Марию Степановну не приняли в союз уборщиц, из-за того, что она не знала, как будет на иврите "эти стекла я уже протирала". Что до Соломона Борисовича, то он покрутился день-другой на физическом факультете Тель-Авивского университета и понял, что киевская наука побогаче израильской – там он получал неплохие деньги из фонда Сороса как нуждающийся украинский исследователь, а здесь мог надеяться только на стипендию Шапиро (по имени известного начальника времен алии-90), да и то при условии, что выдержит конкурс – пять человек на место плюс экзамен по физике плазмы, которой он никогда в жизни не занимался.
Что обычно делает человек в таких обстоятельствах? Правильно – возвращается туда, откуда приехал. Есть другие предложения? Правильно – некоторые вешаются. Оба эти варианта, предложенные от чистого сердца, Соломон Борисович отверг. Первый – из самолюбия. Второй – из-за неэстетичности. Для судьбы Государства Израиль это решение имело, как оказалось впоследствии, принципиальное значение.
– Теория вероятности на нашей стороне, – сказал он жене. – Невезуха имеет критическую массу, а мы уже на пределе. Значит, нужно проедать оставшиеся деньги и спокойно ждать. Должно повезти в ближайшее время.
Оптимистическое заявление. Есть немало людей, для которых полоса везения началась только после смерти: они попали в рай, где круглые сутки могут теперь смотреть стриптиз с участием духа Мерилин Монро.
Как бы то ни было, у Соломона Борисовича в ожидании полосы везения оказалось много свободного времени, и он посвятил его занятию, о котором давно мечтал. Еще в Киеве он, бывало, говорил: "вот выйду на пенсию, и засяду за расчеты". По утрам Мария Степановна уходила к соседке-ватичке, приехавшей в Израиль в пиковом 1990 году, помогала ей ухаживать за детьми и получала не столько плату (пятнадцать шекелей в час – чисто символически), сколько удовольствие: малыши-близнецы были просто лапочками.
А Соломон Борисович пристраивался на кухне за сохнутовским столом и писал длинные цепочки формул. Когда что-то не получалось, он выходил на улицу и прогуливался до алмазной биржи. На ходу думалось лучше, но приходилось запоминать идеи, чтобы, вернувшись, записать на бумаге. Может, если бы у него был компьютер, даже завалящий вроде пятьсот восемьдесят шестого процессора с матобеспечением IBM Mathematics, дело пошло бы более резво, в чем, однако, Соломон Борисович весьма сомневался. Машина она и есть машина. А нужны идеи.
В трудовой книжке кандидата физико-математических наук С.Б.Лоренсона была, в частности, такая запись: "1989-1991 годы – старший научный сотрудник лаборатории физики времени, Институт физических проблем УкрАН". В лаборатории была совместная тема с московским Физическим институтом: проверка методики Н.А.Козырева об утилизации энергии времени. Собственно, именно тогда Соломон Борисович и заинтересовался всеми этими проблемами. Тему благополучно загубили – сначала не было идей, потом не стало сотрудников: кто ушел в "коммерческие структуры", кто – в политику, а прочие так и вовсе сменили гражданство. Москвичи все же успели построить некую действующую модель хронотрона, который мог перемещать предметы в прошлое на несколько микросекунд. Об этом были две публикации в "Журнале теоретической и экспериментальной физики" и одна, весьма поверхностная, статья в "Технике-молодежи". Шум затих быстро – оказалось, что в расчетах была методологическая ошибка, и ни в какое прошлое машина, скорее всего, не отправлялась.
А Соломон Борисович заболел этой проблемой. Он был убежден, что работу нужно продолжать. Но в новой реальности (суверенитет, кризис власти, экономический развал, локальные войны с Россией) физика нужна была только кое-кому из энтузиастов и таинственным западным распорядителям фонда Сороса. Впрочем, на работы в области физики времени Сорос денег не давал, и Соломону Борисовичу до самого отъезда в Израиль пришлось заниматься расчетами ядерных взаимодействий в кварковых средах...
День 12 июля 2002 года когда-нибудь станут отмечать как национальный праздник. Или как день национальной трагедии – это уж в зависимости от национальности... Поскольку именно в этот день С.Б.Лоренсон вывел формулу дополнительности массы-времени.
Когда Мария Степановна вернулась домой, ее муж сидел на краешке стола, пил кофе "Элит", который терпеть не мог, и мурлыкал полузабытый шлягер "Широка страна моя родная".
– Ты знаешь, – сказал он изумленной жене, – в жизни только один раз бывает момент счастья. Он продолжается миг и проходит, а остаются лишь воспоминания.
– Сейчас у тебя что – момент счастья или уже начались воспоминания? – спросила Мария Степановна. Впрочем, она была согласна с мужем – для нее единственным и неповторимым был момент, когда ей дали подержать ее новорожденного сына, которого они так и не успели записать Сергеем, потому что малыш через две недели умер от пневмонии. Больше детей у них не было.
– Вот, – сказал Соломон Борисович, – я вывел-таки формулу перемещения во времени. То есть, это, конечно, не одна формула, да и не формула вовсе, это целая теория, и сам я пока не понимаю, как удалось продраться, но... Видишь ли, все оказалось наоборот. Может, потому никто и не сумел...
– Тебя возьмут в Технион? – спросила Мария Степановна.
– Нет. Меня возьмут в Моссад. Им это больше понравится.
Но в Моссад господина С.Б.Лоренсона не взяли. Иврит у него был убогим, а формулы в лучшей разведке мира не понимали.