Теперь скажите мне, как на духу, что бы вы сделали, попав в подобную ситуацию. Вообразите, что вы оле хадаш и сделали открытие, которое, как вы полагаете, может принести Израилю либо удивительные блага, либо неисчислимые бедствия. Министерство абсорбции, Сохнут, университеты, и тем более частные фирмы отпадают. Моссад, как мы уже видели, – тоже.
Ничего не приходит в голову, кроме как упрятать в чемодан и забыть? Да, я тоже на этом бы остановился. Господин С.Б.Лоренсон подумал и отправился к канцелярию Премьер-министра на Кикар Царфат в Иерусалиме.
Говорят, что лет десять назад русские врачи-олим, чтобы быть услышанными господином Рабиным, устраивали голодовки в саду Роз. И знаете – без толку. В те же годы поселенцы выражали свое негодование политике капитуляции тем, что жгли покрышки и на той самой Кикар Царфат драли глотки, утверждая, что не уйдут с Голан даже если правительство "Аводы" будет выкуривать их слезоточивым газом. И знаете – тоже без толку, как нам блестяще доказало правительство Хаима Визеля.
Разумеется, и господина С.Б.Лоренсона господин Х.Визель лично не принял. Да и принесенного им письма под названием "Меморандум" лично не читал, поскольку русского не знал отродясь. Но на какой-то из ступенек правительственной лестницы означенный "Меморандум" все же нашел своего читателя, и только эту случайность мы должны сейчас благодарить. Или проклинать? Опять таки, в зависимости от вашей национальности.
Впрочем, эмоции – потом. Когда-нибудь станет известно имя первого читателя "Меморандума Лоренсона", и история воздаст ему по заслугам. Во всяком случае, личная судьба господина С.Б.Лоренсона от этого никак не изменится. Я же считаю своей целью рассказать о фактах, ибо все знают следствия – они перед глазами, – но кто знает причины?
Итак, продолжаю.
В тот вечер, вернувшись из резиденции главы правительства (впрочем, он так и не сказал Марии Степановне, что не был пропущен дальше приемной), Соломон Борисович пил на кухне чай, как он любил – с сахаром вприкуску, – и, блаженно улыбаясь, чего с ним не случалось уже очень давно, говорил:
– Ну вот, теперь я и тебе, Машенька, могу рассказать, что я такого наделал. Никто с меня подписки не взял, так что совесть моя чиста.
Любопытно, кто должен был брать у Соломона Борисовича подписку о соблюдении тайны? Пакид, одуревший от посетителей? Впрочем, даже у мудрейших людей бывают провалы в логике.
– Смотри, – продолжал Соломон Борисович, придвинув чистый лист бумаги, – фантастику ты не любишь, Уэллса, знаю, не читала, так я тебе объясню с азов.
– Читала я "Машину времени", – сухо сказала жена, – ты уж совсем меня за уборщицу считаешь, а у меня, если ты не забыл, филологическое образование.
– Прости... Ну так вот, беда всех попыток построить машину времени, была одна: и мы, и москвичи, да и американцы тоже, исходили из того, что чем больше масса машины, тем больше энергии нужно в нее вбухать, чтобы забросить в прошлое. Причинная механика Козырева о том же, и Хокинг с Новиковым... А на деле все не так. Энергия содержится в самом времени, ниоткуда ее брать не нужно. Это раз. И второе. Чем меньше масса тела, тем меньше в нем энергии времени, и тем меньше что?
Соломон Борисович замолчал и поднял глаза на Марию Степановну – ему нужно было услышать хоть какой-нибудь ответ, чтобы продолжить рассказ.
– Тем меньше нужно этой энергии потратить, – наобум ответила жена. – Тебе еще чаю налить?
– Налей, только не такой крепкий. Неправильно. Чем меньше масса тела, тем менее глубоко в прошлое его можно забросить. Я рассчитал. Человека можно отправить в прошлое не дальше, чем на микросекунду. Именно столько и получилось десять лет назад у москвичей, а они не понимали, почему никак не могут увеличить глубину погружения. Закон природы, вроде принципа дополнительности Гейзенберга. Вот, а пирамиду Хеопса, скажем, можно заслать в прошлое на... сейчас, где это я считал... на сто двадцать лет. Чувствуешь разницу? Чтобы отправиться на тысячу лет в прошлое, нужно сделать машину массой с остров Кипр. Если взять всю нашу Землю, то ее без проблем можно отправить аж на миллиард лет назад. А Вселенную – так к самому моменту Большого взрыва. Ни на секунду больше, кстати, и ни на секунду меньше. Удивительно красивый закон природы. Я назвал его принципом дополнительности массы-времени.
– А зачем в Моссад ходил? – решилась, наконец, спросить Мария Степановна. Ее этот вопрос мучил третью неделю, но спрашивать не решалась – мало ли какие секреты вывез ее благоверный из Киева, может, было среди них что-то такое...
– А, Моссад... – отмахнулся муж. – Недалекие люди. Не понимают, в чем гарантия безопасности Израиля. Я вот...
Он встал и начал ходить по комнате, держа чашку с чаем в ладонях, будто грелся. Рассказать? С одной стороны, он не имел от жены тайн. Разве что та история с Ириной, инженером из отдела твердого тела... Но это было давно, он и сам забыл. С другой стороны, вещь слишком серьезная, и лучше до поры, до времени... А с третьей стороны, кому Маша расскажет? Близнецам годовалым, которых метапелит?
Решился.
– Слушай сюда. Израиль наш – страна небольшая. Но если проложить вдоль его границ сеть с тем физическим составом, что я рассчитал, составом, который улавливает темпоральную энергию... Израиль станет машиной времени. И мы все – в ней. Масса этой машины такова, что она – то есть мы все – окажемся знаешь где? То есть – знаешь когда? В смысле – в каком времени?
– Ну! – сказала Мария Степановна, потому что муж замолчал, вытянув руку с чашкой.
– За три тысячи лет до новой эры. В Древней Иудее. Не раньше и не позже.