Я сказал, чтовремяизлечиваетвсе
раны, но что еще много месяцев я не стану ни писать тебе,нивидетьсяс
тобой. Ты немедленновыехалвПариж,посылаямнесдорогибезумные
телеграммы и умоляя меня во что бы то ни стало встретиться там с тобой.Я
отказался. Ты приехал в Париж в субботу вечером; и в гостинице тебяждало
мое письмо о том, что я не хочу тебя видеть. На следующее утрояполучил
на Тайт-стрит телеграммунадесятиилиодиннадцатистраницах.Вней
говорилось, что какое бы зло ты мне не причинил, ты все равноневеришь,
что я откажусь встретиться с тобой,тынапоминалмне,чторадитакой
встречи хоть на час ты ехал шесть дней и ночей через всю Европу, нигдена
задерживаясь, умолял меня жалобно и, должен сознаться, очень трогательно и
кончал весьма недвусмысленной угрозой покончитьссобой.Тысамчасто
рассказывал мне, сколько человек в твоем родуобагрилирукисобственной
кровью: твой дядя - несомненно и, возможно, твой дед, да и много других из
безумного, порочного семейства,породившеготебя.Жалость,моястарая
привязанность к тебе, забота о твоей матери, для которой твоясмертьпри
таких жутких обстоятельствах была бы смертельным ударом, ужаспримысли,
что такая юная жизнь вдруг так страшно оборвется, - жизнь, у которой,при
всех ее уродливых недостатках, еще естьнадеждастатьпрекрасной;даже
простая человечность, - всеэтопустьпослужит,еслиэтонеобходимо,
оправданием того, что я согласился объясниться с тобой в последний раз. Но
когда я приехал в Париж, ты весь вечер так плакал, слезы так часто текли у
тебя по щекам, текли дождем, и во время обеда у Вуазена,изаужиному
Пайяра твоя радость от встречи со мной была так непритворна, ты всевремя
брал мою руку, какласковый,виноватыйребенок,итакискренне,так
непосредственно каялся, что я согласился возобновитьнашудружбу.Через
два дня посленашеговозвращениявЛондонтвойотецувиделнасза
завтраком в "Кафе-Рояль", подсел к моему столику, пил вино вместе со мной,
а к вечеру, в письме, обращенном к тебе, начал впервые нападатьнаменя.
Удивительным образом обстоятельства едва ли не силой вновь навязали мне-
не хочу сказать - возможность, скорее - долг - окончательнорасстатьсяс
тобой. Вряд ли надо напоминать тебе, что я имею в видутвоеповедениев
Брайтоне, от десятого до тринадцатого октября1894года.Наверное,для
тебя то, что было три года назад, - давнее прошлое. Но для нас, обитателей
тюрьмы,чьяжизньлишенавсякогосодержания,кромескорби,время
измеряется приступами боли и отсчетом горестных минут. Большенамдумать
не о чем. Может быть, странно это слышать, но страдание для нас-способ
существования, потому что это единственный способ - осознать, чтомыеще
живы, и воспоминание о наших былых страданиях нам необходимо, какпорука,
как свидетельство того,чтомыосталисьсамимисобой.Междумнойи
воспоминанием о счастье лежит такая же глубокая пропасть, как между мной и
подлинным счастьем.