Пока я шаг за шагом сокращаю расстояние между нами, напоминаю себе, что не он один в этой комнате имеет власть. У него есть ко мне интерес, мне нужно помнить об этом и не продешевить.
Я останавливаюсь в метре от него, смотрю ему в глаза. Они у него красивые: глубокого кофейного цвета, а еще я никогда не видела таких темных густых ресниц.
Булат молча обводит взглядом мое лицо: лоб, брови, нос, губы. Мне не за что переживать. Кожа у меня идеальная без пудры и тональников.
— Разденься, — коротко требует он, не сводя с меня глаз.
Я накрываю пояс халата ладонью и щурюсь. Пришло время делать ход.
— Если ты хочешь со мной переспать, мне нужны гарантии того, что завтра ты не выкинешь меня на улицу. Предлагаю тебе заключить договор прямо сейчас. Я отдаю тебе себя в пользование, а ты обеспечиваешь меня жильем и деньгами, — я раздвигаю губы в улыбке и понижаю голос до соблазнительной тональности. — Обещаю, я буду очень послушной девочкой.
От услышанного его лицо почти не меняется, разве что взгляд становится жестче.
— Я сказал, «разденься».
Я крепче вцепляюсь в тряпичный узел, не зная, как поступить. Я хочу быть уверена, что все затеяла не зря. Готова выполнять его приказы, зная, что оно того будет стоить. Если я сейчас легко сдамся, то это будет означать безоговорочно принять его превосходство. Он еще меня не купил.
— Сначала мне нужны гарантии, — говорю тихо, но твердо.
Вместо ответа Булат небрежно сбрасывает мою кисть с пояса, резко дергает. Я вздрагиваю, когда полы халата распадаются, обнажая кожу. Хочется закрыться и отступить, но я не собираюсь показывать ему слабость.
— Снимай.
Я вытягиваюсь струной, задираю подбородок и, по очереди дернув плечами, высвобождаюсь от тяжелой ткани. В конце концов, ему нужно видеть то, что он покупает. Стесняться мне нечего.
Его взгляд будто нехотя сползает с моего лица, скользит по шее, ключицам, замедляется на груди. Кожа покрывается ознобом, стягивает соски. Волнение достигает максимума и чтобы как-то его замаскировать, я втыкаю руки в бока и принимаю расслабленную позу:
— Ну и как? Нравится?
Булат не реагирует на сказанное, продолжая исследовать мои ноги, лобок, живот. Наверное, это к лучшему. Так он будет больше меня хотеть.
— Грудь настоящая? — наконец, спрашивает он, и в его тоне режутся новые ноты: вибрирующие и хриплые.
А вот это уже точно комплимент. Хорошо.
— Силикона нет, если ты об этом, — говорю с ироничной усмешкой. — И губы у меня тоже свои. Теперь, раз уж ты все разглядел, можем перейти к договоренности…
— Ты здесь не диктуешь условия.
Я дергаюсь, когда его жесткие ладони ложатся мне на талию и, развернув, толкают животом к комоду. Дыхание сбивается, пульс начинает молотить в утроенном режиме. Широко распахнув глаза, я разглядываю матовую поверхность стены, пытаясь справиться с дрожью. Так не должно быть. Мы еще ни о чем не договорились.
Звуки за спиной сменяются один за другим: звон пряжки ремня, шорох расстегиваемой молнии, шелест фольги. И внезапно ко мне приходит осознание, что я ничего не контролирую, и что любая моя попытка манипулировать будет высмеяна и уничтожена.
— Ноги шире поставь, — рука Булата обхватывает мой живот, коротко дергает вверх, фиксирует.
Я делаю, как он потребовал, и с силой впиваюсь пальцами в края комода. Бравада, которая еще минуту назад ощущалась мне правильной и уместной, сейчас кажется смехотворной. Что я могу противопоставить ему? Он на своей территории и явно не привык к отказу. И я сама его выбрала, потому что он сильнее и опаснее Марата. Можно завизжать, отвесить ему пощечину, и тогда он выставит меня за дверь. А я этого не хочу.
На короткое мгновение я чувствую в себе его пальцы. Они входят в меня коротким резким движением и также быстро выходят.
— Не напрягайся, — негромко советует Булат.
Я вздрагиваю, когда ощущаю что-то теплое и влажное, стекающее по коже ягодиц. Сердце начинает грохотать так, что проламывает грудную клетку. Зачем он плюнул?
Скользкий и твердый орган упирается мне во влагалище. Я дышу глубже, уговаривая себя не бояться. Ничего страшного не происходит. Все через это проходили. Давление усиливается, становится нестерпимым, и в следующее мгновение живот окольцовывает резкая боль. Я взвизгиваю, скребу ногтями по бездушному дереву, щекам становится мокро и горячо.
— Надо было предупредить, — произносит Булат спустя паузу, и я мне приходится прикусить губу, потому что после этих слов следует новый глубокий толчок.
Он разливается по внутренностям горячей ноющей болью, стекает по ноге влажной теплой дорожкой. Я хочу вынести происходящее, не проронив ни звука, но все слишком туго и слишком больно, чтобы не стонать и не вскрикивать.
Ладонь Булата ложится мне на поясницу, надавливает, заставляя лечь грудью на комод. Моя девственность его не остановила, и он продолжает двигаться: не меняя темпа, методично и глубоко.
Совсем не похоже, что от секса можно получаться удовольствие. По-крайней мере, не женщине. Влагалище жжет и тянет, орган внутри меня ощущается раскаленной палкой, почему-то хочется в туалет. Я смогу потерпеть. Булат стал моим первым мужчиной, а они обычно это ценят. Ему не захочется меня никому отдавать.
Проходит минута, две, целая вечность. Острой боли больше нет, теперь она тупая, приглушенная. Он двигается во мне все быстрее, сдавливает шею, его бедра бьются о мои ягодицы с громкими шлепками. От взвизгов и криков саднит в горле, я совершенно лишаюсь сил. Прислонившись щекой к комоду, жмурюсь и глухо мычу.
Булат все делает молча: не охает и не стонет — слышно лишь его учащенное дыхание. То, что он близок к финалу я чувствую интуитивно: его пальцы сгребают мои волосы, шлепки ускоряются до бешеного ритма и становятся оглушительными. Я кричу оттого, что давление внутри становится невыносимым. Кажется, еще секунда и меня разорвет.
Все прекращается через несколько секунд. Руки Булата покидают мои затылок и крестец, внутри тоже становится свободно.
Я боюсь пошевелиться. Ноги ощущаются немощными и мягкими, руки онемели, грудь и низ живота напротив горят.
Я снова ощущаю ладонь на своей талии — Булат рывком ставит меня на ноги и разворачивает. Его зрачки расширенные и черные, на лбу серебрятся капли пота. Я машинально опускаю взгляд на алое пятно на ткани его рубашки и растерянно моргаю. На нем моя кровь.
— Стоишь? — он приподнимает брови. — Сходи в душ, подмойся. Потом ляжешь спать.
6
Я загипнотизировано смотрю, как розовая лужица воды исчезает в хромированном сливе, и не нахожу в себе сил пошевелиться. Я больше не девственница. Не знаю, что привело меня в такой ступор — ведь я смирилась с мыслью об этом еще перед встречей с Маратом, и на простыни с лепестками не рассчитывала. Я смахиваю нечаянно скатившуюся слезу и встряхиваю головой. Хватит. У меня было много возможностей лишиться невинности: хоть со смазливым одногруппником Лешей, хоть с Димой, который влюблен меня с первого класса. Сама отказывалась. Да и кто сказал, что с ними было бы намного лучше? Оксанка говорила, что первый раз всегда больно и страшно.
Я опускаю пальцы вниз и с опаской ощупываю половые губы. Увеличились в размере и выпирают. Так теперь всегда останется? Столько вопросов и мыслей, которым суждено остаться висеть в воздухе. Например, что будет со мной завтра.
Я выключаю смеситель и отодвигаю уже знакомую стеклянную перегородку. Что сделано, то сделано. Пятиминутной жалости к себе достаточно, чтобы оплакать потерянную девственность, а нужно жить дальше. Сегодня у меня есть крыша над головой и постель, а обо всем другом я буду думать позже.
Замотавшись в полотенце и засунув подмышку свои вещи, я выхожу из душевой. Стараясь ступать осторожно, чтобы не усиливать дискомфорт в промежности, возвращаюсь в спальню и вижу, что Булата в ней нет. Взгляд машинально падает на кресло: через спинку небрежно переброшены брюки и рубашка с пятном моей крови. Прислушиваюсь. Из-за двери доносится легкий шум и журчание воды. Он в ванной.