- И зачем он их обзывает? "Мошенники", скажи пожалуйста! Сам же с ними разбойничал, а сам обзывает.
- Ну, это он так. С горя. Сгоряча, - вступается за Дубровского Король.
И всякий раз все они тянутся посмотреть - толстая ли книга? Много ли еще осталось? С сожалением вздыхают, когда дочитана и перевернута последняя страница. И терпеть не могут плохих концов. А концы все плохие: и в "Дубровском", и в "Муму"...
...Я любил эти вечерние часы, когда ребята уже вернулись из школы. Как когда-то в Березовой Поляне, и здесь, в Черешенках, каждый день приносил мне новое. Я узнавал о ребятах то, чего прежде не знал. И все-таки не оставляло меня стран-ное чувство. Мне казалось, в Березовой все было иначе - ярче, значительней - и ребята и события. Там мне было трудно. А здесь? Тишь да гладь...
А может, я просто скучал о Березовой?
* * *
Однажды перед вечером, выйдя на крыльцо, я увидел возле сарая огромную груду поленьев; дверь завалена, к сараю не пройти. Что такое? Только сегодня после обеда мы с ребятами, кто постарше и покрепче, пилили и кололи дрова, а потом четвертому отряду было поручено сложить поленницу и убрать щепки. Неужели не выполнили?
Я зашел в комнату четвертого отряда, поискал глазами командира.
- Витязь, почему ваш отряд не выполнил задания?
- Как так не выполнил? - изумился Гриша. - Про что вы, Семен Афанасьевич?
- Вам поручено убрать дрова, а они лежат навалом.
- Что вы, Семен Афанасьевич! Кто вам сказал? Мы все сложили, все убрали, до последней щепочки, даже снег подмели, Василий Борисович видел!
В искренности Витязя не может быть никаких сомнений.
И вдруг из-за чьего-то плеча высовывается остренькое личико Любопытнова. Он чересчур мал ростом для своих одиннадцати лет, белобрысые волосы у него легкие как пух и встают дыбом при малейшем дуновении, а глаза в длинных ресницах, голубые и странной формы: полукругом, снизу срезанные так рисуют дети восходящее солнце. И вот этот Любопытнов говорит пискливым, восторженным голосом:
- А я знаю! Это когда Колька на сарай лазил! Он полез по дровам на крышу, а они и посыпались.
Это не ябеда, Любопытнов говорит открыто, при самом Катаеве, - просто он в восторге, что может сообщить такую интересную новость.
- Он свалился, а потом опять полез! А потом соскочил! А потом опять! А они и посыпались! Меня по ноге стукнуло - во!
Любопытнов задирает штанину. На коленке у него изрядный синяк. Но и на синяк он не жалуется, он добавляет так же оживленно:
- А я посмотрел-посмотрел и ушел. Холодно было потому что!
Ребята кто почтительно, а кто с одобрением разглядывают синяк.
- Ого! С такой отметиной не потеряешься.
Ясно одно: до них еще не доходит, что их общий труд сведен на нет какой-то дурацкой выходкой. А Катаев сидит на подоконнике и пренебрежительно, боком поглядывает на Любопытнова.
- Ничего не понимаю! - говорю я. - Катаев! Ты лазил на крышу?
- Лазил, - отвечает он хладнокровно.
- И развалил поленницу?
- Развалил.
- Гордо отвечаешь, - сказал я. - Придется сложить дрова.
- А кто будет складывать? - с интересом спросил Катаев.
- Ты.
- Я? Вот еще! Больно надо! Дрова и так хороши, что в поленнице, что в куче.
- Что ж, ладно. Витязь, собирай отряд, одевайтесь и сложите дрова.
- Семен Афанасьевич, - робко возразил Крикун, - а как же, ведь сегодня в школе кино? Нам уже идти пора.
- Сегодня вам в кино не идти - будете убирать дрова.
В первую минуту Катаев отнесся к моим словам вполне равнодушно, просто не поверил им. Но когда ребята столпились у вешалки, разбирая шапки и натягивая пальто, он всполошился и соскочил с подоконника:
- Я сам пойду!
- Сиди, сиди отдыхай, - мирно ответил Крикун.
- Семен Афанасьевич! - закричал Катаев. - Пускай они в кино идут! Пускай идут, а то хуже будет!
- Оставьте, - велел я.