Однако остановило насмешников другое: Ваня никому не уступал, играя в снежки, ловко бегал на коньках, бесстрашно слетал на санках с горы, а гора была высокая и крутая.
По-иному вел себя Коломыта.
На каждом шагу я чувствовал: все не по нем, все ему постыло. Он и уроки учил, и не нарушал правил, и ни разу не ослушался ни меня, ни Гали. Но глядел он угрюмо, досадливо, делал все без увлечения. Ни с кем не дружил, а девочек сторонился и не замечал, разговаривал с одной Настей - видно, считал своим долгом справиться:
- Сыта, Настасья? Чего сегодня делала? Не холодно тебе у окна спать? Скажи там своим, чего самую маленькую ткнула к окну.
- Да печка же рядом!
- Что "печка"!
Думаю, его отношение к нашему дому можно бы определить такими словами: "А куда денешься? Терпи и пользуйся".
Бывает так: человек все время, изо дня в день, у тебя на глазах, и ты не замечаешь, как он растет. Король неотступно был со мной, но сейчас я вдруг увидел, как сильно он переменился. Возмужал - вот, пожалуй, настоящее слово.
Он не стал менее горяч, но горячность стала другой - не искра, вспышка и копоть, а ровное, надежное пламя. Он был по-прежнему насмешлив, но насмешка стала мягче. В центре Вселенной уже не стоял сам он, Митька Король, со своими обидами, желаниями, самолюбием. С той минуты, как он с шутками и прибаутками, подбодряя и посмеиваясь, начал снимать ребят с грузовика, каждый поверил, что вот этот - ладный, широкоплечий, с желтыми глазами и веселой россыпью веснушек на коротком прямом носу - человек, на которого можно положиться.
Когда Лира говорил: "У нас в Березовой", ему частенько отвечали: "Отстань ты со своей Березовой!" У Короля спрашивали: "А как было у вас в Березовой?"
Лира очень гордился тем, что приехал в Черешенки вместе со мной, и, где мог, подчеркивал: я, мол, из других краев и знаю такое, что здесь никому и не снилось. Король сразу повел себя так, словно он тут и родился и никогда не было у него другого дома, кроме Черешенок.
Когда стали выбирать председателя совета детского дома, я был уверен, что все назовут Короля. Так и вышло.
- Королева, кого же! - сказала Оля Борисова.
- Королева! - повторил и Коломыта, голос которого нам доводилось слышать не часто.
И из разных углов послышалось:
- Дмитрия! Митю! Королева!
И все дружно подняли руки.
Я посмотрел на него. Каким самолюбивым огоньком вспыхнули бы прежде его глаза! А сейчас он улыбнулся, глубоко вздохнул и сказал то, чего не говорил на моей памяти ни один удостоившийся избрания мальчишка. Он сказал:
- Спасибо! - И все поняли, что это значит: спасибо за доверие.
* * *
Вечер. В столовой сидят ребята. Кто кончает делать уроки, кто читает, кто просто слоняется из угла в угол и мешает товарищам. Я гляжу на них из соседней комнаты. Лида Поливанова, положив лицо на ладони, задумчиво смотрит в темное окно. Горошко щелкает Лиру по макушке и тут же склоняется над книгой. Лира, разумеется, не остается в долгу, щелкает в ответ и с тем же невинным лицом, что и у Горошко, окунает голову в учебник.
Вот сидит Оля Борисова. Она румяная, круглолицая и кудрявая. Она никак не может толком заплести косы, отовсюду лезут колечки - на лоб, на уши. Лида еще ни с кем не сблизилась и ходит сама по себе. А Оля всех уже знает, и ее знают - у нас и в школе. И вдруг Оля говорит, ни к кому в отдельности не обращаясь:
- Все-таки здесь очень плохо. У нас в старом детдоме было не так. Разве это дом? Барак какой-то. А повариха? Разве это обеды? А во дворе? Хоть шаром покати!
- В Березовой тоже ничего не было, - говорит Митя. - Пустой двор, и все. А потом построили спортивный городок. Гигантские шаги, брусья - все сами сделали.
- И чего это ты, Борисова, говоришь "у нас", "у нас"! Где это "у нас"? Где твой дом - в Старопевске или здесь? - Это спрашивает Лира.