— Мой… что? — не удержалась Яна.
Безымянный гном подошел к ней, с благоговением взял ее руку и приподнял. Короткий рукав халата задрался, обнажив внутреннюю поверхность плеча с родимым пятном в виде ровного полумесяца.
— Это знак королевской крови, принцесса, — сказал он, достал из кармана тонкую отливающую золотом пластину и приложил к пятну. Пластина словно приросла к коже, образовав с пятном ровный круг. — А это треймир, амулет, оберегающий членов клана Элейенхалл, к которому вы принадлежите. До совершеннолетия его хранит мать, чтобы всегда иметь возможность разыскать свое дитя, если с ним что-то случится. Теперь он должен быть у вас — до тех пор, пока вы не найдете своего избранника… если найдете… Тогда вы обменяетесь треймирами, как люди обмениваются обручальными кольцами. Но если пара примет решение зачать дитя, — гном вздохнул, — тогда отец возвращает матери ее треймир, и она сохраняет его для ребенка.
— Как все сложно, — у Яны голова пошла кругом, и ощущение, что она спит, стало еще сильнее. — Значит, ребенок получает амулет матери, а отец остается вообще без защиты?
— Принцесса, мы вернемся и расскажем все, что вы должны знать. А сейчас только одно. До нашего возвращения вы должны принять решение. Либо вы отправитесь с нами, возглавите Сопротивление и вернете себе трон — либо останетесь здесь и будете жить обычной человеческой жизнью. У вас есть время подумать. Мы не прощаемся.
— Подождите, — спохватилась Яна. — Скажите, вы… ройенси?
Это был эквивалент слова «гномы» на том языке, который Яна знала с рождения, даже не подозревая об этом.
— Да, принцесса, — ответил с поклоном старший гном, подходя к зеркалу. — Мы ройенси, верные слуги вашей матери — и ваши.
Как только гномы оказались по ту сторону зеркальной глади, по ней пробежала рябь, и освещенный свечами зал исчез. Яна видела лишь свое отражение, а еще — диван, стол и окно с задернутой шторой.
— Бог ты мой… — простонала она и подняла руку, чтобы убедиться: визит гномов ей не померещился.
Чуть выше подмышки красовался ровный круг из двух половинок: коричневой и золотой. Яна попыталась подцепить ногтем золотой полумесяц, но оторвать его, похоже, можно было только с кожей.
До сих пор Яна знала о своем происхождении только то, что ее нашли на крыльце дома малютки чуть больше двадцати одного года назад. Директриса детского дома Ольга Степановна рассказывала со слов тамошней нянечки, что дело было в конце сентября. Ночи стояли холодные, но недельный младенец, завернутый в одну тонкую пеленку, даже не простудился. Милиция пыталась искать мамашу-кукушку — безрезультатно.
Назвали подкидыша Яной в честь той самой нянечки, фамилию дали стандартную — Иванова. В доме малютки, имеющем статус психо-неврологического, она прожила до четырех лет, потом попала в детский дом, уже самый обыкновенный. Самое интересное, ни разу не пытались удочерить. Каких только детей не забирали — больных самыми жуткими болезнями, умственно отсталых, с отклонениями в поведении. А на абсолютно здоровую и вполне так симпатичную Яну даже не смотрели. Как будто было в ней что-то такое — отталкивающее потенциальных родителей.
Только однажды, когда Яна училась в первом классе, одна пара все-таки обратила на нее внимание и даже несколько раз взяла домой на выходные. Потом директриса, пряча глаза, сказала, что они уехали надолго в командировку. Яна только хмыкнула презрительно. В отличие от остальных детдомовцев, которые спали и видели, как бы попасть в семью, она к этому абсолютно не стремилась.
С того самого момента, как Яна начала осознавать себя, она знала, что отличается от других. Она — не такая, как все. В чем это заключается, ей вряд ли удалось бы сформулировать, но знание это было абсолютным. Аксиомой, не требующей доказательств. Впрочем, ей хватало ума не говорить об этом вслух. Яна вообще была эдакой вещью в себе, и заставить ее общаться, если она того не желала, было невозможно.
Как-то раз ее показали психологу, который задавал дурацкие вопросы и показывал не менее дурацкие картинки, требуя рассказать, что Яна на них видит. У психолога из носа росли волосы, и пахло от него какой-то дрянью. Посмотрев искоса, Яна намертво замолчала, глядя сквозь стену. Потом ее привели к женщине-психиатру. Она была вполне симпатичной, да и картинки у нее были поинтереснее. Яна снизошла, и только через несколько лет узнала, что в ее личном деле после общения с психиатром появился диагноз: «синдром Аспергера». Хотя и на это ей было глубоко наплевать.
Училась Яна отлично, все давалось ей легко, играючи. Особенно легко шли точные науки: физика, химия, математика. При этом она знала: большая часть того, чему учат в школе, ей никогда не пригодится. У нее был абсолютный музыкальный слух и красивый голос, но ей никогда не хотелось ни петь, ни играть на музыкальных инструментах. Да и рисовать тоже, хотя получалось прекрасно. Впрочем, когда пришло время ответить на сакраментальный вопрос «кем быть?», Яна, поколебавшись, решила, что этот талант вполне можно монетизировать. Хотя и без особого удовольствия — работу свою она откровенно не любила. И в профильный Институт печати пошла только потому, что там была бюджетная заочка.
Иногда Яне снились загадочные сны. Это всегда была страна с густыми лесами, высокими горами, таинственными замками. Море густо-зеленого цвета билось о скалы, а над ним в вышине парили едва различимые лиловые силуэты. Иногда в небе рядом с солнцем стояла огромная полная луна, напоминающая апельсин.
— Нэрвени, — прошептала Яна, вспомнив ощущение могучих крыльев за спиной и пламени в груди. — Люди-драконы…
3.
Всю ночь Яна вертелась без сна, и оставшийся от прежних хозяев комнаты старый диван жалобно скрипел, словно просил ее наконец угомониться. Она вставала, выходила на кухню, пила воду из чайника, смотрела в окно. Касалась пальцами треймира — гладкого, прохладного, как кусочек золотистого шелка.
Да, Яна всегда знала, что не похожа на других. Вот уж точно, не от мира сего. И все же вот так сразу принять то, что произошло, не получалось. Слишком уж это было невероятно. Но еще более невероятным казался выбор, который предстояло сделать.
Она могла пройти через зеркало, возглавить повстанческую армию и вернуть принадлежащий ей по праву королевский трон. Или же могла остаться здесь. Продолжать рисовать на компьютере макеты никому не нужной макулатуры. Возвращаться каждый день на унылую окраину, в убогую комнатушку, которая ей даже не принадлежала: с большим трудом директрисе детдома удалось выбить для Яны социальное жилье. Распивать чаи с соседкой баб Шурой, слушая ее жалобы на бесконечные болезни.
Ей даже отказываться не надо было. Просто не возвращаться завтра домой. Переночевать на работе или поехать к Юре — школьному приятелю, который вряд ли стал бы возражать, если б Яна попросилась на ночлег. Гномы подождут, подождут — пока не закончатся лунные сутки. Или пока не закроется канал контрабандистов. На двадцать один год. И можно будет обо всем забыть и жить дальше, как будто ничего не случилось. Просто приснился еще один странный сон.
А кстати, эти самые контрабандисты тоже попадали в этот мир через ее квартиру? Да нет, вряд ли. Скорее, канал открывается в любое нужное место, где есть зеркало. Гномы сказали, что долго не могли найти ее, поскольку треймир был потерян или спрятан. Значит, с той стороны можно следить через зеркала за этим миром, даже когда луна не выходит на небо днем, огромная и круглая, как апельсин. А когда треймир нашелся, он разыскал ее в этом мире, и гномы уже знали, куда идти. Может, даже наблюдали за ней.
Яна покраснела, вспомнив, как ходила по комнате в одних трусах или вообще голышом. А еще к ней иногда забегал Юра. Впрочем, с Юрой, несмотря на многолетнее знакомство, у них ничего такого не было. Максимум дружеские поцелуи в щечку. Мужского интереса он к Яне не проявлял, да и вообще смахивало на то, что приятель имел склонность к лицам своего пола, но даже себе боялся в этом признаться. Сама Яна в двадцать один год все еще оставалась девственницей, и это ее нисколько не тревожило.