Он начал говорить; затем, переменив намерение, грубо схватил ее в объятия. Мускулы его напряглись, так как он ожидал сопротивления с ее стороны. Но она не противилась. Ее мягкое, податливое тело лежало поперек его коленей, и она смотрела на него снизу вверх с легким удивлением, но без страха и без замешательства. Как будто она была ребенком, которому предложили поиграть в незнакомую игру. Что-то в ее прямом взгляде смутило его. Если бы она кричала, плакала, боролась или знающе улыбнулась, он бы знал, как с ней обращаться.
— Кто ты такая, во имя Митры? — грубо спросил он. — Твоя кожа нетронута солнцем. Ты не играешь со мной. По твоей речи понятно, что ты не простая деревенская девушка, невинная в своем невежестве. И все же ты ничего не знаешь о мире и о том, как себя в нем ведут.
— Я — дочь Гэзела, — беспомощно ответила она. — Если бы ты увидел Гэзел, быть может, ты бы понял.
Он поднял ее и опустил на песок. Поднявшись, он принес покрывало с седла и расстелил для нее.
— Спи, Лисса, — сказал он голосом, хриплым от противоречивых чувств.
— Я хочу завтра увидеть Гэзел.
На рассвете они отправились в западном направлении. Амальрик усадил Лиссу на верблюда, показав ей, как поддерживать равновесие. Она вцепилась в седло обеими руками. Очевидно о верблюдах она тоже ничего не знала. Это снова удивило юного аквилонца. Девушка выросла в пустыне и никогда до сих пор не ездила на верблюде; так же как до вчерашнего дня она не ездила и ее не возили на лошади.
Амальрик смастерил для нее что-то вроде плаща. Она надела плащ без разговоров, не спросив, откуда он взялся — как принимала все, что Амальрик делал для нее, благодарно и слепо, не спрашивая о причинах. Амальрик не сказал ей, что защищающий ее от солнца шелк прежде покрывал черную кожу ее похитителя.
Когда они выступили в путь, она снова попросила его рассказать ей что-нибудь о мире — как ребенок, который просит сказку.
— Я знаю, что Аквилония расположена далеко от этой пустыни, — сказала она. — Между ними лежит Стигия, и земли Шема, и другие страны. Как случилось, что ты здесь, так далеко от родной страны?
Некоторое время он ехал молча. Повод верблюда был в его руке.
— Аргос и Стигия воюют между собой, — резко сказал он. — Кос тоже был впутан в войну. Кос предложил одновременное вторжение в Стигию. Аргос собрал армию наемников, которые сели на корабли и отправились на юг вдоль берега. Одновременно армия Коса должна была вторгнуться в Стигию по суше. Я был наемником в армии Аргоса. Мы встретились со стигийским флотом и победили его, отбросив обратно в Шем. Мы должны были высадиться, ограбить город и продвигаться вверх по Стиксу, но наш адмирал был осторожен. Командовал нами принц Запайо да Кова, зингаранец.
Мы шли на юг, пока не достигли поросших джунглями берегов Куша. Там мы высадились. Корабли стали на якорь, а армия направилась на восток, вдоль границы Стигии. По дороге мы жгли и мародерствовали. Мы собирались повернуть на север в определенной точке и ударить в сердце Стигии, соединившись с силами Коса, которые продвигались вниз с севера.
Затем разошлась весть, что нас предали. Кос заключил сепаратный мир со Стигией. Стигийская армия продвигалась на юг, чтобы перехватить нас. В это время вторая армия уже отрезала нас от берега.
Принц Запайо в отчаянии предпринял безумную попытку направиться на восток, в надежде обогнуть стигийскую границу и добраться до восточных земель Шема. Но армия с севера перехватила нас. Нам пришлось драться.
Мы сражались весь день, разбили их наголову и отбросили назад, в их лагерь. Но на следующий день нас догнала армия с запада. Наша армия оказалась зажатой меж двух врагов и перестала существовать. Мы были разбиты, уничтожены, разгромлены. Бежать удалось немногим. Когда настала ночь, я бежал вместе с моим товарищем, киммерийцем по имени Конан — зверь, а не человек, и силен как бык.
Мы отправились верхом на лошадях на юг, в пустыню, так как больше бежать было некуда. Конан раньше уже бывал в этих краях и считал, что у нас есть шанс выжить. Далеко к югу мы нашли оазис, но за нами гнались стигийские всадники. Мы снова бежали, от оазиса к оазису, мучимые голодом и жаждой, пока не оказались в совершенно пустой незнакомой земле, где не было ничего, кроме нещадно палящего солнца и голого песка. Мы скакали, пока наши лошади не стали спотыкаться, а мы сами были в полубреду.
Затем однажды ночью мы увидели костры и направились к ним. Мы шли на риск в отчаянной надежде, что сможем подружиться с этими людьми. Как только мы приблизились, нас встретил дождь стрел. Лошадь Конана была подстрелена и упала, сбросив своего всадника. Должно быть, он сломал шею, потому что он упал и больше не шевелился. Каким-то образом мне удалось скрыться в темноте, хотя моя лошадь пала подо мной. Я только мельком видел тех, кто атаковал нас — высокие, худые, темнокожие люди, одетые в странные варварские одежды.
Я странствовал пешком по пустыне и наткнулся на этих трех стервятников, которых ты видела вчера. Это были настоящие шакалы — гханаты, люди из племени грабителей, смешанной крови — потомки негров и Митра знает, кого еще. Единственная причина, по которой они меня не убили была в том, что у меня не было ничего, что им хотелось бы заполучить. В течение месяца я бродил и воровал вместе с ними, потому что мне больше ничего не оставалось делать.
— Я не знала, что дела обстоят так, — пробормотала она. — Говорили, что во внешнем мире царит жестокость, ведутся войны, но это все казалось мне таким далеким, как в сказке. Когда ты рассказал мне о предательстве и битвах, я почти увидела это.
— На Гэзел никогда не нападали враги? — спросил Амальрик.
Девушка покачала головой.
— Люди не приближаются к Гэзелу. Иногда я видела черные точки, которые цепью двигались на горизонте. Старики говорили, что это армии движутся на войну. Но они никогда не подходили близко к Гэзелу.
Амальрик почувствовал смутное беспокойство. Эта пустыня, которая казалась совершенно безжизненной, все же служила местом обитания свирепейших племен: гханатов на востоке; тибу, которые, как он считал, обитали дальше к югу; где-то на юго-западе располагалась полумифическая империя Томбалку, которой правила дикая варварская раса. Казалось странным, что город посредине этой дикой земли все настолько обходили стороной, что одна из его жительниц даже не знала, что такое война.
Амальрик отвернулся. Его одолевали странные мысли. Почему девушка такая белокожая, не загоревшая? Может быть, она демон в человеческом обличье, вышедший из пустыни, чтобы заманить его куда-нибудь и обречь ужасной судьбе? Одного взгляда на нее, по-детски прижавшуюся к седлу, хватило, чтобы развеять подобные мысли. Затем его снова одолели сомнения. Может быть, она его околдовала? Наложила на него чары?
Они постепенно продвигались на запад, остановившись только пожевать фиников и напиться воды в середине дня. Чтобы защитить девушку от палящего солнца, Амальрик устроил скромный навес, использовав свой меч, ножны и покрывала с седел. Измученную ездой на неровно шагающем верблюде девушку пришлось снимать на руках. Когда он вновь почувствовал чувственную сладость ее нежного тела, его охватила пульсация страсти. Он на мгновение застыл в неподвижности, отравленный ее близостью, прежде чем положить ее на землю в тени импровизированного навеса.
Он почти разгневался, когда она прямо встретила его взгляд, когда с невинной покорностью доверила свое юное тело его рукам. Как будто она ничего не знала о вещах, способных причинить ей вред. Ее наивное доверие вызывало в нем стыд и беспомощный гнев.
Когда они ели, Амальрик не чувствовал вкуса фиников, которые жевал. Он пожирал глазами девушку, жадно впитывая все детали ее гибкой юной фигуры. Она, казалось, не осознавала его внимания, словно ребенок. Когда он снова поднимал ее на верблюда, и она инстинктивно обняла его руками за шею, он задрожал. Но он усадил ее в седло, и они продолжили путь.