Едва он успел закрыть дверцу холодильника, выложив продукты, как раздался звонок мобильного телефона. Никита сразу узнал — звонит завотделением Денис Юрьевич, мелодию вызова он поставил своеобразную.
— Слушаю, Денис Юрьевич!
— Похоже, Никита, отпуску твоему конец пришёл. Знаю, знаю — не догулял. Но мы зашиваемся. Сегодня утром массовые поступления из-под аварии. Грузовик в маршрутку врезался. Жду в отделении.
Такие экстренные вызовы бывают нечасто, но случаются. Никиты вздохнул. Похоже, отпуск закончился. Если вызывают, значит, хирургов не хватает. И даже если всех прооперируют, всё равно надо будет делать перевязки, капельницы и прочее лечение.
Никита быстро дошёл, почти добежал до больницы. В коридоре каталки стоят с пострадавшими, стоны, суета.
— Где заведующий? — спросил Никита у пробегавшей санитарки.
— В операционной, моется.
Никита сразу направился туда.
Заведующий хирургией был в предоперационной и мыл руки, готовясь к операции.
— Никита, — едва увидев его, сказал Денис Юрьевич, — я с Трояном — на операцию. У кого конечности поломаны, те в травматологии. Игнатов на больничном сам, потому посмотри тех, кто на каталках в коридоре. Похоже, внутреннее кровотечение. Я бы и сам, да времени нет.
Заведующий кивнул на операционную, где на столе лежал пациент. Анестезиолог уже накладывал маску на его лицо, начиная наркоз.
— Понял.
Никита прошёл в ординаторскую, переоделся в халат, переобулся, вымыл руки. Постовая сестра уже ждала с историями болезни.
При массовых поступлениях пациентов главное — отсортировать. Наиболее тяжёлых, требующих экстренного вмешательства, отправляют в операционную в первую очередь. Уже затем обрабатываются пациенты с травмами полегче, которые жизни не угрожают. Другое дело, что разобраться сразу бывает затруднительно.
Как правило, пациенты с лёгкими травмами шумят, кричат, стонут, требуют внимания и немедленной помощи. Вид их на человека неподготовленного, с улицы, производит ужасное впечатление. Если есть травмы головы — даже небольшие ссадины — то кровит обильно, пациенты пугаются, скандалят. А уж если родственники сопровождают, то крик и хватание доктора за грудки обеспечены.
Больные тяжёлые лежат тихо и обычно безучастны из-за массивной кровопотери в брюшную или грудную полость, боятся пошевелиться.
Никита вышел в коридор, к каталкам. Беглого взгляда ему хватило, чтобы понять: мужчина на каталке в углу — самый тяжёлый, кандидат на серьёзное вмешательство. Лицо бледное, потное, дышит часто, сипло.
К нему и направился хирург.
Когда он проходил мимо каталки, на которой лежала крашеная блондинка средних лет, она неожиданно схватила его за руку.
— Доктор! Меня посмотрите! Я истекаю кровью!
— Немного попозже, — Никита освободил рукав.
— Я буду жаловаться на ваше невнимание и халатность! — блондинка уже визжала.
— Есть более тяжёлые больные, — мягко сказал Никита.
— Я этого так не оставлю, — не унималась блондинка, — я работаю в администрации!
У неё явно начиналась истерика. Но Никита уже стоял у каталки с мужичком.
Короткого осмотра хватило, чтобы понять — оперировать надо срочно. Похоже на пневмоторакс или гемоторакс. Это когда в плевральную полость попадает воздух или кровь и сдавливает лёгкое, не позволяя человеку дышать. Так часто бывает, когда сломаны рёбра и их острые края рвут плевру. По-хорошему, надо везти на рентген, но, похоже — времени нет.
— Везите в операционную.
— Стол занят, там же Денис Юрьевич оперирует.
— Ах да! Тогда в малую операционную. И звони анестезиологам, а также в оперблок — пусть операционную сестру выделят.
Пока Никита мыл, обрабатывал руки и надевал стерильное бельё, пациенту успели дать наркоз.
— Можно! — кивнул анестезиолог.
Никита обработал операционное поле йодом, сделал широкий разрез чуть выше места травмы, где красовалась небольшая гематома. И чуть не выругался. На простыню хлынула кровь из плевральной полости. Так и есть — гемоторакс! В плевральной полости скопилось не меньше литра крови, сдавливая лёгкое.
Электроотсосом Никита осушил полость, расширил разрез. Вот и повреждённое лёгкое. Вроде и кровит не сильно, а только раздвинул края, так обильно. Ладно, хоть не артерия.
— Шёлк шить!
Никита перевязал сосуд, затем ушил лёгкое, тампонами осушил плевральную полость. Сухо. Он ушил рану, перевязал.
— Как давление?
Анестезиолог доложил:
— Девяносто на пятьдесят, пульс частит — сто двадцать.
— Для такой кровопотери — почти нормально. Капайте реополиглюкин, пятипроцентную глюкозу.
Никита снял в предоперационной окровавленное бельё, вымыл руки. Передохнуть бы пару минут, да уж больно блондинка скандальная.
Он вышел в коридор.
— Ой, спасите, умираю! — увидев его, закричала визгливым голосом пациентка.
Как и предполагал Никита, на теменной области была рассечена кожа, причём ранка линейная, небольшая — сантиметра два всего. Это называется «много шума из ничего».
В процедурной, куда завезли каталку, Никита положил два шовчика.
— Перевязать — и в палату, — распорядился он. Надо было осмотреть третьего пациента.
На каталке лежал подросток. Лицо в крови, но после того, как медсестра вытерла его стерильным тампоном, повреждения оказались не так уж велики: рассечена губа и несколько глубоких ссадин. И лицо какое-то знакомое.
— Дядя Никита, вы меня не узнаёте?
Никита всмотрелся повнимательнее.
— Данила? Из третьего подъезда?
— Узнали!
Подросток был из одного дома с Никитой.
— Страшного у тебя ничего нет. Маленько подштопаем, и будешь как новенький.
— А больно будет?
— Я постараюсь обезболить.
— А шрамы останутся?
— Шрамы украшают мужчину, — пошутил Никита. — В перевязочную его.
Под обезболиванием лидокаином тонкой шёлковой нитью наложил аккуратные шовчики, осмотрел работу. Хоть он и не пластический хирург, а получилось неплохо. Через годик шрамы будут едва заметны.
Данилу увезли в палату. Раны сами по себе неопасны, но поскольку находятся на лице, надо несколько дней понаблюдать.
Никита вымыл руки и прошёл в ординаторскую. Едва успел сесть за свой стол и начать заполнять журнал операций, как в комнату вошли заведующий и Лешка Троян.
— Уф, управились. Представляешь, мало того что селезёнку мужику оторвало, так ещё и диафрагма разорвалась. Пока сосуды перевязали, осушили… Доступ неудобный, рядом с пищеводом. Намучились изрядно!
Денис Юрьевич достал из шкафчика бутылку коньяка и три рюмки.
— Лёш, ты дежуришь сегодня?
— Я, а что?
— Тогда тебе только пятьдесят грамм.
— Да я не возражаю.
Они выпили по рюмочке «Старой крепости», посидели. Потом повторили — кроме Лёшки.
— Молодец, Никита, выручил. В понедельник на работу. Рассказывай, что у тебя было?
— У паренька — сосед мой по дому — кстати, порезы на лице. ПХО, заштопал. У этого мужика, — Никита придвинул заведующему историю болезни, — гемоторакс, перелом рёбер. Всё сделал в лучшем виде. И дамочка паскудная попалась, из администрации. Ранка — мелочь, а кричала «умираю».
— Хреново.
— Что «хреново»?
— Что из администрации. Наябедничает у себя, жалобу настрочит, комиссиями замучает.
— Предполагаю.
— Ты бы уж поласковее с ней был, что ли?
— Мужику с гемотораксом помощь оказывать надо было — без малого не загнулся.
— Да я-то понимаю, ты им попробуй объясни.
— Да пошли они… — Никита выматерился.
— Вот-вот, а проверяющие придут — мне отдуваться придётся.
— Не впервой, Денис Юрьевич.
— Ладно, давай по последней, — заведующий плеснул коньяку Никите и себе.
— Лёш, ты всё слышал?
— Не глухой.
— К дамочке зайди, сделай вид, что наблюдаешь. А с пациента, что с гемотораксом, глаз не спускай. Ну и за нашим, что оперировали — тоже.
— Чувствую, весёленькая ночка мне предстоит.
— Не впервой.