Ветер трепал расклеенные по всей стене плакаты: «Разыскивается за грабеж и изнасилование». Сто процентное совпадение портрета и чудовища не смущало никого. Даже полицейских, которые слегка ускорили шаг, делая вид, что где-то пролетает птичка.
Мы снова дернулись и поехали, тормознув возле симпатичного магазина. Мне на колени погрузили старинные, пузатые бутылки с кефиром, одну из которых я выдала отцу.
— Выпьете перед участком, — вздохнула я. Какая гадость! Мне как назло совсем не хочется кефира!
Через десять минут мы внезапно остановились. Суровая охрана вышла, выпуская нас из авто. Я чувствовала, как медленно и с хрустом эволюционирую в человека прямоходящего. Мой взгляд скользнул на чудо техники. Я представила, как поеду обратно. Шальная мысль бежать пешком за авто посещала меня все чаще и чаще!
— Пейте, — вздохнула я, сгружая охране часть бутылок, и сама выпивая одну целиком. Дон Гнорлеоне посмотрел на меня, но послушно выпил.
— А теперь дыхните! — я наклонилась и принюхалась. — Отлично!
Белые, молочные усы у старого гнома выглядели наивно и трогательно. Запах из моего рта навевал воспоминания о пьяных бомжах в трамвае.
На входе в полицейский участок стоял суровый гном и обычного роста мужчина неземной красоты. Они делали умные лица и со скучающим видом следили за прохожими.
— Стоять! — полицейский гном уперся мне в грудь взглядом. — Вы к кому? Я вас не знаю.
— Правая и левая вас тоже не знают, и что-то не хотят знакомиться с вами лично! Пропустите! Я — адвокат! Я имею право на посещение задержанных в любое время, если это требует их состояние здоровья! — произнесла я, понимая, что более дивного сна у меня не было даже после новогоднего корпоратива.
— Я сообщу начальнику! — строго заметил полицейский, пока Белоснежка в моем лице терлась возле входа со своей детсадовской группой.
«Прикрой мою задницу!», — прозвучала в голове фраза из голливудских боевиков. Собственно, именно это место чувствовало себя очень защищенным в силу гномьего роста. С ними хорошо лазить в огород обладателя ружья с солью. Что мне: «Мамочки, как больно!», то гному — контрольный выстрел в голову.
Глава вторая. Преступление и показания
Через десять минут к нам спустился тот самый гном, приглашая пройти внутрь. В огромном зале за столом грустно сидело огромное зеленое чудовище, задумчиво ковыряя в носу и внимательно дегустируя плоды столь нелегкого промысла.
Нас провели по коридору, открывая дверь в кабинет, где от табачного дыма не отмашешься ни топором, ни освежителем воздуха. Даже мухи роились по несвойственной им траектории, вяло жужжа над письменным столом.
— Вы к кому? — спросил хриплый голос, а из-за стола торчала голова очередного представителя бородатых меньшинств.
— Мы к…. — я достала бумажку, разминая речевой аппарат перед сложным маневром. — Ка-зим-бдрогу. Срочно! Я, как адвокат, срочно требую выпустить ребенка из камеры с целью оказания ему необходимой медицинской помощи!
— Что??? — взъерепенился гном, подходя ко мне. — Вы как разговаривает комиссаром Шпактоси! Вы смотрите на меня сверху вниз. И это — дискриминация по расовому признаку.
— А вы пялитесь на мою грудь, — заметила я, улыбаясь. — Это дискриминация по половому признаку. Я бы даже расценила это, как домогательство! И взыскала бы с вас приличную компенсацию. Срочно выпустите… Казимбд-рога из камеры, в связи с отсутствием состава преступления!
— По-вашему, вождение в пьяном виде с превышением скорости — это не повод держать правонарушителя в клетке? — нахмурился комиссар Шпактоси, гневно сопя.
— Каком пьяном виде? Вы шутите? — натурально удивилась я, глядя как рядом чинно стоит рядом моя гномья делегация, свирепо глядя на комиссара. — Мальчик серьезно болен! И сейчас вы удерживаете его в камере, где он может в любую минуту умереть! Бедный ребенок скончается, если не получит квалифицированную медицинскую помощь! Своевременную! Вам нужен труп в камере? Если мальчик умрет, то отвечать перед законом будете вы! Да, именно вы!
— От чего умрет? Разве что от похмелья! — усмехнулся комиссар. Я смотрела на лесенку, которая была приставлена к старому шкафу с пожелтевшими папками. На письменном столе стояла печатная машинка и тлела зловонная папироса, которую я бы запросто назвала «Беломор Анал».
— Какое похмелье? О чем вы? Мальчик до сих пор уверен, что градусы бывают только на термометре! А слово «алкоголь» он вообще не слышал! Ему даже пробку понюхать не давали! Он конфеты с ликером никогда в рот не брал! Бедный ребенок страдает наследственным аутоимунным заболеванием. Очень редким, между прочим. Вот справка от лечащего врача… — я нарочно дыхнула на комиссара, попивая противный кефирчик. — И каждый день ему необходимо выпивать четыре литра кефира! Четыре! Кефир разве считается алкоголем? Нет!
— Да что вы говорите! — возмутился комиссар, поглядывая на мою бутылку. — А как же показания свидетелей?
— Свидетелей чего? Бессердечные люди, видя как ребенку плохо, должны не протоколы подписывать, а срочно вызывать врача! — гневно заметила я, чувствуя, как у меня в горле першит от едкого дыма. — Ваш сотрудник превысил полномочия. И вместо оказания первой помощи, удерживал больного ребенка целых сорок минут!
— Да он шатался и лыка не вязал! — гневно заметил комиссар Шпактоси, не веря ни одному моему слову.
— Он переминался с ноги на ногу! Знаете такой танец: «Я хочу в туалет»? Так вот, это было он! — прокашлялась я, отмахиваясь от дыма бумагами.
— Ну-ну… Я готов отпустить вашего кефирщика, если он при мне выпьет четыре литра кефира! — усмехнулся комиссар. — И пусть только попробует не выпить! Я привлеку вас за дачу ложных показаний!
— А я ничего не подписывала! И мои клиенты тоже! Слова к делу не пришьешь! — улыбнулась я, видя, как недовольный комиссар повел нас по коридору, орущему всеми трещинами: «Мне срочно требуется капитальный ремонт!». Нам открыли скрипучую дверь, и мы спустились по лестнице, завидев грязные камеры. В одной камере набилось пятьдесят фотомоделей всех полов с заостренными ушами с транспарантами: «Мы за свободную любовь к человеку!».
— Что смотрите? — нахмурился комиссар, глядя на клетку. — Еще день держу, а потом проваливайте куда хотите! У меня тут не гостиница!