Будет сидеть здесь, пока рак на горе не свистнет. Дело, конечно, не в его секретах. Они уже скорей всего и не секреты никакие. Настоящий страх можно поддерживать только неизвестностью. Неизвестностью и бессистемностью кары. Любым четырем выезд разрешается, любому пятому -- запрещается. Без разумных причин и внятных объяснений. В этой игре есть лишь одно правило -отсутствие всяких правил. -- Коллега, вам помыть машину? -- спросил еврей. Я посмотрел на свой заснеженный, заляпанный грязью "мерседес", потом взглянул на еврея. Покорное достоинство. Горделивое смирение. Вот уж народец, прости Господи! Вряд ли так уж нужна ему трешка за мытье моей машины. Они просто купаются в своем несчастье. По трешкам собирают капитал своих невзгод, чтобы подороже торгануть им там -- когда выберутся. Они хотят напомнить, что еще при Гитлере профессора чистили улицы зубными щетками. Может быть, они загодя готовят обвинительный материал? Тогда зря стараются. Нас судить никто не будет. А стремление к честному труду надо поощрять. Пусть профессор физики помоет машину профессору юриспруденции. -- Пожалуй, помойте, -- и протянул ему пятерку. Он полез за споим кожаным портмоне, стал вынимать рубли сдачи. -- Это стоит три рубля. -- сообщил он степенно. Еврейский наглец. -- Два рубля -- надбавка за ученую степень. -- Я пошел к подъезду, скользнул глазами по свежеприклеенному листочку объявления на двери, и сердце екнуло гулко, как наполнившаяся кровью селезенка. "ЖИЛИЩНО-ЭКСПЛУАТАЦИОННОЙ КОНТОРЕ ТРЕБУ-ЮТСЯ: ДВОРНИКИ. ИСТОПНИКИ В КОТЕЛЬНУЮ". Ты уже и сюда добрался, проклятый? Не знаю почему, но оглянулся я на профессора-еврея. Не спеша сметал он с моей машины метелкой снег. Да нет же! Он здесь. ни при чем, таких в нашем районе много. У нас ведь не Лианозово, не вымершая марсианская новостройка. У нас-Аэропорт. Фешенебельный район. Элитарное поселение. Розовое гетто. Аэропорченные люди. Дышим испорченным воздухом вранья и страха.. Аэропорт. Куда летим? Наваждение. Игра уставших нервов. Надо в душ, потом в койку . Спать, спать, все забыть. Встал из-за своей конторки консьерж Тихон Иваныч, отдал честь почти по-уставному. Родная косточка, пенсионер конвойных войск. Ничего он про меня не знает, но лимфой, охранным костным мозгом ощущает: во все времена -- сегодня, вчера, в уже истекшей жизни, еще до нашего рождения -- был я ему начальником. И буду. -- Дочка ваша вчера приезжала... В дом заходила, ненадолго... Молодец сторожевой! Он и видел-то Майку пару раз, но запомнил, ощутил расстановку, уловил ситуацию. -- На иностранной машине... Вроде вашей... Но номер не наш. И человек ее в машине ждал... Эть, сучка какая выросла, девочка моя. Мой темперамент. Видно, по рукам пошла. А вообще-то -- пускай, лишь бы здоровье не порушила. Жалко одно что с иностранцем путается. Ей это ни к чему, а мне она может дела попортить. Я человек заметный. КОНТОРА не станет разбираться, что я с той семьей тысячу лет не живу. И знать их не желаю. Они сими по себе. Я их хочу забыть. Интересно, кто ее возит -- фирмач или дипломат? Кто ее пользует -- демократ, нейтрал или капиталист? Во всем этом есть у нас важные оттенки. Вохровец мой любезный, вологодский сторожевой пес Тихон Иваныч их не улавливает, он ведь при всей дружбе со мной, при всем глубоком почтении в рапорте районному Уполномоченному КОНТОРЫ сообщит просто: "... есть контакты с иностранцами". А мне при подходящем случае это припомнят. Заслуги заслугами, а принцип жизни всегда один: оглянись вокруг себя -- не гребет ли кто тебя. Все это подумалось за короткую, как выстрел, секундочку, потом хлопнул я сторожевого легонько по плечу, засмеялся весело: -- Ошибочку давал, Тихон Иваныч! Номер не наш на той машине, а человек там сидел наш. Мой человек. Так надо...