Взял меня за руку, и мы вышли из камеры. Существо заблокировало дверь, чтобы отец не вышел. Мы прошли по коридору с камерами и вышли в зал наблюдений для охраны, заполненный мониторами с изображениями с камер слежения, что стояли в каждой камер.
Парень резко остановился, бросил меня на первый попавшийся стол и быстро сдернул опостылевшую белую тюремную пижаму. Он уже был готов к бою, вот это размерчик. Аж затошнило от страха и омерзения. Я понимала, прелюдий не будет, только действо, мгновенное и беспощадное. Поэтому соскочила со стола, с другой стороны.
— Ну и чего испугалась, суккубочка? — усмехнулся мужик. — Не бойся, не порву. Прежде приласкаю хорошенько. Войдет, как по маслу.
Мужик подкрадывался ко мне, как кот к мыши: медленно, неотвратимо.
— И не пей меня, я сама отдам, но не все…
— Не буду. Мы по-другому будем друг другу полезны…
— А можно я сверху?
— Нужно, так чуть подольше даже будет, — улыбнулся мужик, намереваясь меня схватить.
— Отлично!
Я вывернулась и встала за спиной у мужика, в голове вдруг загудело и по позвоночнику словно поток сил заструился. Меня охватило чувство невероятной эйфории и чувство всемогущества. Я затянула путы зова толкнула мужика к стене, прижалась к его спине всем телом, почувствовала, как он вздрогнул от наслаждения. Схватила за волосы. Когда голова запрокинулась, хотела было отрезать ее к чертовой матери, но мужик схватил меня за руку раньше.
— Думала, я кретин, — заржал он, заламывая руку мне, одновременно резко поворачиваясь и придавливая меня собой к стене, — на голодную суккубочку ты меньше всего похожа, вон какая холеная. Королевская.
Меня попытались поцеловать, а я уклонилось и плюнула мужику в глаза, он заорал так, будто серной кислотой плеснула, впрочем, так и было, в стрессовой ситуации в слюне ящеров вырабатывался яд. Заорал, но хватку не ослабил, падла, и я начала душить. Душить ардонийским зовом, ведь он не только наслаждение дарит, может превратиться и в жгучие, невидимые простому глазу огненные плети. И сейчас я обвила эти плети во круг горла и давила и давила, сжимая в кулаке до боли правую руку. Отчего-то сильно зажгло в районе запястья. Мужик перестал орать и накинул путы своей энергии на мое горло, затянул сразу сильно и резко, так что одним махом у меня вышибло весь воздух из легких и потемнело в глазах. В агонии я выпустила ардонические когти и впилась ими мужику в руку. Он взвыл и ослабил свою хватку, мне хватило, чтоб пластануть когтями по лицу и, схватив мужика за волосы, начать долбить его башкой о стол. Два сильнейших удара — и деревянный стол треснул. Мужик уперся в столешницу рукам, готовясь прыгнуть, но я вонзила когти левой руки ему в спину, а когда выгнулся от боли, отделила белобрысую башку от тела одним легким движением правой руки. Вытащила когти из обезглавленного тела. Брезгливо отскочила от него и, подойдя к своей одежде, лежащей у входа, спокойно оделась. И пошла выпускать Люция.
Глава 5
Мужчина стоял, привалившись к стене, и постарел, кажется, лет на 20: глаза впали, лицо все покрылось глубокими морщинами, его шатало. Но, увидев меня, он кинулся ко мне обниматься, чем ввел меня в ступор.
— Жива, девочка моя! Жива!
Мужчину всего трясло, он прижимался ко мне, как к родной и любимой. Словно всем сердцем боялся меня потерять.
— Жива, слава Роду. Жива!
— Конечно, жива, что мне сделается, — я оттолкнула от себя Люция, — только пришлось сыночка твоего упокоить.
— Сам виноват, — поморщился тот, — сразу надо было. Пожалели сдуру.
— То есть претензий ко мне нет. По сему факту.
— Нет, конечно, ты же жизнь мне спасла. Я тебе еще обязан, — улыбнулся Люцифер, поправляя мои волосы.
— Скверно выглядишь, — покачала я головой.
— Ничего, я быстро восстанавливаюсь, — улыбнулся Люцифер.
— Как?
— Младенцев не ем, не бойся, — усмехнулся Люцифер, — шестнадцатилетней девственницы вполне достаточно будет. Правда, найти таковую все сложнее нынче, на двенадцатилетних скоро перейти придется.
— Не надо! — с ужасом прошептала я, прекрасно понимая, что, хоть тон и шутливый, но, скорее всего, не шутит!
Зов еще не утих во мне, и я, повинуясь ему, потянулась к губам мужчины и впилась в них своими, отдавая ему часть своей силы. Он принял аккуратно, осторожно, но пил меня. Его язык был убийственно нежен и будил во мне желание страстного продолжения. Его руки сжимали меня все крепче, такие уверенные, такие горячие. Я не знаю, чем бы это все закончилось, если бы не окрик Демитрия:
— Совсем охренели, что ли?!
Даже после окрика расстались мы неохотно. Я смотрела на Люция, его глаза ожили и улыбались, лицо порозовело, морщинки чуть разгладились.
— Не убивай и не мучай никого, — тихо попросила я.