— Проснулася!
Потом с размаху ударила себя по ляжкам, скрытым длинной юбкой, и ахнула:
— Батюшки! Ой, матушки! Проснулася!
Её коса, как живая змейка, запрыгала по плечу, девчонка перекинула её за спину и бросилась вон из комнаты, не переставая верещать:
— Батюшки-матушки! Проснулася! Ой, люди добрыя, проснулася!
— Ну да, я проснулась, — просипела я ей вслед, приподнявшись на локте. — Чего так орать-то?
И добавила, чуть погромче:
— Водички бы…
Девчонка какая-то… Малахольная. Вот да. Это слово, которое раньше существовало в моём мозгу совершенно абстрактно, приобрело реальный облик. Девица была малахольной. Может, приведёт кого поадекватнее… И где Матвей? Неужели бросил меня тут одну и уехал? У кого я вообще, в чьём доме?
Приподняв голову, я прислушалась. За окном невнятный гул. Свечка трещит перед иконами в углу. Внизу кто-то топает и невнятно бубнит. Железный звук, который ни с чем не спутать — заслонка бряцнула о кирпичи печки. Собака залаяла где-то далеко. Хорошие звуки, напоминающие о деревне и о неутомимой прабабуле… Но совершенно не говорящие, где я нахожусь. Машина бы хоть проехала или поезд прогудел. А так…
Дверь скрипнула, и я повернула голову. В комнату вошла, нет, заполнила её собой пожилая женщина. Румяное, полное лицо, обрамлённое повязанным платком со старинной шапочкой рожками, лучилось самой искренней радостью, улыбка растянула рот, а глаза — голубые, как у девчонки, что робко жалась к стеночке — сияли, роняя слёзы на гладкие щёки. Я хотела было спросить про место, в котором нахожусь, но мне и слова не дали сказать.
— Господи Боже и все святые угодники! Голубонька моя, ласточка моя, мы уж и не чаяли увидеть твои глазоньки, девонька моя! Сподобил Господь, пришла в себя! Ну теперь потихонечку, помаленечку, добро да ехать нам только через два дня!
При этом руки её ни на минуту не оставались без дела. Бубня слова радости, женщина поправила моё меховое одеяло, взбила подушку под моей головой, расправила волосы, принялась заплетать их в косичку. Я мотнула головой — терпеть не могу, когда кто-то, кроме парикмахера, забавляется с моими волосами. Но женщина неумолимо продолжила, всё нахваливая мои глазоньки и сокрушаясь о потере такой длинной косы (чего-чего?)
— Золотце моё, как же ты теперь без косы, это же сила твоя и красота! Столько притирок извели на неё, столько крапивы да мать-и-мачехи рвали, всё умащивали да умащивали… Не иначе, как бесы отсекли, небось, теперь будут на твоей косе ворожить да силы из тебя тянуть! Говорила я тебе: не ходи в баню, не гадай! Да ещё одна! Где ж это видано?
Чего ей от меня нужно, не понимаю! Чем мои волосы до лопаток не угодили? Куда длиннее-то? Только никто мне не говорил, что не стоит в бане гадать, да ещё и в одиночку. С девчонками мы были… Лика предложила устроить крещенские гадания… А этой тётки я не знаю. Разве только в параллельной вселенной моя вторая я…
Стоп, Янка! Какие параллельные вселенные?
Терпеть не могу всякие фэнтезийные романчеги про попаданок по обмену в чужое тело, властных мудаков и всяких говорящих лошадей! Читала однажды такую книженцию — Светка на работе подсунула — отплевалась, закрыла и забыла. Такого не бывает и никогда не случится в жизни. А уж особенно со мной, тем более, что я не верю в подобную муру типа кармы, судьбы, перерождения и прочей мистики. Надо узнать, где я нахожусь, и позвонить Матвею, чтобы забрал меня отсюда поскорее…
— …А моя Богданушка, моя боярышня, будет там самой-пресамой! Красавишной, достойной самого Великого Княжича!
— Кто такая Богданушка? — перебила я тётку, начиная злиться. — И вы — кто вы? И где я?
Со стороны девчонки послышался громкий ох. Женщина замерла, глядя на меня изумлёнными глазами, всплеснула руками и прижала их к необъятной груди:
— Батюшки святы! Неужто головонькой стукнулась моя голубка? Себя не помнишь, меня не узнаёшь… А вот это кто?
Она ткнула пальцем в девчонку, которая сидела, съёжившись, на краю сундука, и таращилась голубыми глазищами на меня. Как на двуглавую собаку, честное слово! Я вежливо пожала плечами. Женщина схватилась за голову, примяв рогатую косынку:
— Ой, лишенько-лихо! Бесы клятые! Унесли память вместе с косой! Что же теперь с нами будет!
Так. Надо как-то потихонечку выбираться из этого логова сумасшедших. С ними спорить нельзя, поэтому буду соглашаться, что бы тётка не сказала.
— То ж Прошка! — чуть ли не возмущённо кивнула на девчонку женщина. — А я… — она ткнула себя пальцем в грудь, — мамушка твоя, нянька Анфиса, неужто забыла? А это вот твоя опочиваленка, — и она обвела рукой комнату, — туточки ты родилась и жила всё время!
Я с трудом кивнула. Во бред!
— А ты у нас боярышня Богдана Сеславна, волей Господа Бога хозяйка наша!
И женщина размашисто перекрестилась, обернувшись к иконам:
— Да будет воля его, станешь Великой Княжной Белокаменной!
Глава 2. Мой дядя самых честных правил…