Ночью она не могла заснуть. Крутилась на постели, вскакивала от малейшего шороха, бегала по спальне, сгорая в огне нетерпения. Достойная леди вся пылала в ожидании своего лорда. И таки дождалась…
Посреди ночи раздался бешеный грохот.
Хрясь! Хрясь! Хлобысь!
Элая немедленно выскочила в коридор. Навстречу супруге несся лорд, прямо на ночную сорочку напяливая кольчугу. Вид у него при этом был еще тот — зенки стремились к носику, ротик торчал домиком.
«Что ж с ним в спальне то делали? Погладили… ломиком? — Успела подумать окрыленная зримым эффектом супруга. — Бешеный, прям бешеный. Как ж его разобрало-то? Ой, со всей дури в дверь врезался. Конечно, кто ж шлем то задом наперед надевает. О-о-о, больно же. Вот точно, если не сломал что-нибудь, так вывихнул»
Но эйфория быстро спала, ведь лорд Таурин промчался мимо.
Через пять минут горнист играл тревогу, а еще через двадцать кавалькада полуодетых рыцарей мчалась по дороге, отдаляясь от замка.
Не успела улечься пыль, поднятая копытами, как леди Элая впала в ужасную депрессию. Мысли одна ужаснее другой крутились в ее голове странным хороводом. Последней стало: интересно, бешенство заразно?
А Лоффи Таурин, ни на миг не сбавляя темпа и загнав несчастного коня, проскакал во главе кавалькады шесть часов до крепости Исмандил. Обычно этот путь занимал сутки. Но великий полководец, не раз смотревший в глаза смерти и не знавший сомнений, так и не смог остыть до конца.
Да и то сказать, девять лет брака, девять лет! Лоффи безумно любил свою жену. Она казалась ему невесомой, хрупкой нимфой. Эфемерной, осиянной неземной красотой. Ее глаза были сказочно прекрасны, голос нежнее пения райских птиц, легкие движения напоминали грациозную лань. Он до сих пор не мог поверить своему счастью, и вспоминал миг, когда император вложил в его огромную грубую ручищу вояки трепетную ручку Эли.
Лоффи замер тогда, просто окаменел. Ему хотелось молится на нее, как на Мадонну и возлагать цветы к ее ногам, воскуряя фимиам на алтаре своей богини. Он завалил ее подарками, из каждого похода привозя ей что-то новое и интересное.
Когда она глядела на него, прикасалась к нему, брала за руку, он испытывал стеснение в груди, ему не хватало воздуха, тело наполнялось жаром, чресла пронзала сладкая боль, а окаянный отросток грозил порвать штаны. Он чувствовал себя мерзким, грязным животным, возжелавшим осквернить святыню. Лорд Таурин, конечно, знал, что его солдаты ходят развратничать в дома развлечений. Но они были жестокие, безжалостные «дети войны». Видал он и то, как его вилланы тащили на сеновал краснощеких, толстозадых девок с крепкими ляжками. Но грязные смерды для него ничем не отличались от животных.
Годы распаляли его, он боялся не справиться с собой и сотворить что-то ужасное. Прижать свою леди огромным телом к постели, буквально расплющить по ней и… Что и — он не додумывал, в ужасе срываясь в очередной военный поход.
Девять лет, девять лет ужасных мучений!
Если дела так и дальше пойдут, то вскоре ему уже нечего будет завоевывать кроме просторов океана.
Но то, что на него нашло сегодня, не лезло ни в какие ворота. О-о-о, что это было? Не успел лечь в кровать, ненавистный отросток вскочил, твою же маму. И что он с ним только не делал — не помогло. Остолбенел и стоит, гад. Еще и как магнитом потянуло ворваться в спальню своей леди. Нет, нет. Чур меня, чур.
«Меня спасет только старый испытанный способ. Не помню, как летел по коридору. Бряк. О как. Сотрясение. Чему там сотрястись то? Нога, кажется, сломалась. Левая. Теперь уж точно никогда в жизни налево не ходить»
Горнист тоже завелся: «Мы же вчера только приехали, не отдохнули совсем».
— Погунди мне еще тут, погунди! — Рявкнул сиятельный лорд, морщась от боли и взмывая на коня.
За шесть часов долетели до крепости. Уже полгода войска лорда осаждали ее. Не могли взять. Упрямцы не сдавались. Сидели себе да сидели в осаде. Никаких неожиданностей сегодня не предвидели. И зря.
Когда к крепости подлетела кавалькада во главе с намного опередившим своих воинов сиятельным лордом, его, разумеется, никто не ждал. Осаждающие мирно ужинали у походных костров, осажденные, как и положено, заедали свое горе, сидя за высокими шпилями каменных стен.
Гранд — жеребец Лоффи, злой и распаленный, как и сам хозяин, на последнем издыхании промчался через ров прямиком к стене. Лорд Таурин, сорвавшись с крупа животного, буквально взлетел по ней без всяких подручных приспособлений, остервенело цепляясь ногтями прямо за камни. Подвернувшиеся ему под горячую руку защитники крепости были пошинкованы в капусту. Враги дрогнули. Узрев обуреваемого яростью и неистребимым желанием военачальника, бросившегося в атаку прямо в ночной сорочке, они на роковые минуты поддались панике.
А вот осаждающие, изрядно потрясенные и напуганные неожиданным появлением полководца, живо подхватили лестницы и общим гуртом рванули следом. Пребывая в смятении, они так дружно поддержали порыв своего лорда, что ненеприступный Исмандил пал.
Уже поздним вечером следующего дня, празднуя в шатре победу, ближайшие соратники восхваляли своего лорда.
— Вы совершили немыслимый подвиг!
Со всех сторон доносились восторженные возгласы. Вид Лоффи Таурина в развевающейся под кольчугой ночной сорочке и пылающим взглядом, словно одержимого сотней демонов, взлетающего по выступам неприступной городской стены не только деморализовал осажденных, но и изрядно впечатлил рыцарей сиятельного лорда.
— Да разве это подвиг? Вы даже и не представляете какой подвиг я совершаю каждый день…
Его воины немедленно навострили уши, но словно опомнившись их полководец поперхнулся и захлопнул рот. Тем боле удивления вызвала его искренняя печаль, что его люди полагали своего лорда счастливейшим из всех ныне живущих.
Лоффи Таурин достойно продолжил дело отца Мердана Таурина, так же пропадая в военных походах и служа делу пополнения новых земель. Жена его была удивительно хороша собою, нежна и внимательна. А уж ласковее женщины и найти невозможно. Встречая супруга с очередной победой, она ластилась к нему словно кошка, бросая на своего лорда пылкие взгляды и искушая бурно трепетавшей под тканью платья грудью. Тем больше восхищение стойкостью духа и служением своему долгу вызывала способность лорда уезжать от такой женщины.
«Вот кто настоящий мужчина! Вот кого не привязать к женской юбке!»