— Сказал «А» — скажи и «Б»? — вспомнил лукоморскую поговорку старик.
— Именно, — довольный догадливостью друга, кивнул атлан, нажал на пару других точек, и под сводами «конюшни» прокатился новый вопль, роняя на пол и головы пыль и застигнутых врасплох менуэтцев[1] — на этот раз торжествующий.
— …и коронная схватка этого вечера, — вещал арбитр, широко расставив руки и запрокинув голову, будто сам готовился встать грудью на пути последних бойцов, — Каменный Великан против Железного Проклятия! Такого еще не видел никто и никогда! Непримиримое сражение не только силы против силы и искусства против искусства, но нечто большее и неожиданное! Делайте ваши ставки, господа! Железное Проклятие и Каменный Великан! Свирепость против ярости! Неистовство против гнева! Отчаяние проигравшего и ликование победителя! Делайте ваши ставки! Железное Проклятие и Каменный Великан!..
Зрители партера и галерки возбужденно загомонили, вскочили на ноги, и даже ложи для знати и богачей всколыхнулись в предвкушении необычного. Кто-то силился разглядеть в темном пространстве между занавесями застывших в ожидании бойцов, кто-то тянул вверх руку с программкой, подзывая букмекера, кто-то просто не мог усидеть на скамье, поддавшись всеобщему настроению… Людские массы колыхались над трибунами тяжелыми волнами, а взметнувшиеся белые листья бумажного дерева[2] метались над головами, словно буревестники.
— Успокойся, все будет хорошо, — положил сухонькую ручку на плечо друга Мокеле.
Анчар поджал губы.
— Слишком сырая технология… Еще бы месяца два поработать…
— Угомонись, — отмахнулся узамбарец. — Ты же знаешь, что не согласись ты на открытый бой сегодня, директор не дал бы тебе больше ни дня возиться с ними. И так ты убил на них полгода!
— И три недели, — машинально пробормотал атлан, не отводя взгляда от ложи его непревзойденного величества.
Негус Соиры Абимбола Абиой Нкозана Тафари Мози Квеку — невысокий упитанный человечек лет пятидесяти в парадной накидке из птичьих перьев и в головном уборе из перьев золотых — бросал нетерпеливые взгляды то на заливающегося соловьем арбитра, то на директора училища, посаженного на почетное место по правую руку[3], то в их сторону, словно мог видеть двух притулившихся за портьерой магов. И с каждым его взглядом щеки атлана бледнели все больше.
— А сколько денег на тебя ушло. И материалов, — тем временем дотошно перечислял узамбарец. — И ты единолично занял самую лучшую мастерскую, в которой раньше проводили исследования пять профессоров!
— Но моя идея всего этого стоит! — жарко вспыхнуло белое, как мрамор арки, лицо атлана.
— Вот и Совет попечителей захотел убедиться в этом воочию, — вздохнул Мокеле. — Потому что на деревьях растет пока только бумага, но не золото. Молись Большому Полуденному Жирафу, чтобы все прошло как надо.
— Чем заниматься ерундой, я бы лучше проверил еще раз… — насупился Анчар — махровый атеист с некоторых пор — но договорить не успел.
Речь арбитра закончилась, ставки тоже, и рабочие отдернули портьеры — тяжелые и красные, как усеивавший арену песок. Арбитр взмахнул жезлом будто волшебной палочкой[4], и големы, повинуясь сигналу, ожили.
Стальной гигант в усеянных шипами доспехах расправил плечи, глаза его вспыхнули зеленым огнем, огромная лапа, похожая на наконечник тарана, отвела в сторону портьеру, и голем под возбужденные выкрики зрителей шагнул на арену.
Помахивая мечом размером с крыло ветряной мельницы так, что ветерок колыхал волосы отпрянувших в восхищенном ужасе людей, он прошел полкруга, остановился, развернулся лицом к проходу и запрокинул голову.
Вой — вызывающий, яростный, долгий и, что самое главное, неожиданный — оказал на аудиторию почти такое же воздействие, что и на завкафедры бойцового големостроения чуть раньше.
Только раз в несколько сильнее.
Но не успели передние ряды вылезти из-под скамей[5], как из-за кулис раздался ответный рев, словно стая голодных пещерных львов завидела стадо антилоп.
На этот раз его подхватил восторженный вопль сотен глоток со всей Арены: кажется, идея Анчара стала находить поддержку в народных массах.
Стальной голем ударил себя кулаком в грудь и утробно зарычал в ответ, словно торопя противника.
Тот не заставил себя долго ждать.
Занавес угрожающе затрещал, поддерживающая его гардина заскрежетала о мрамор арки — и на всеобщее обозрение выступил каменный исполин. Хотя про его каменность пока приходилось верить исключительно на слово арбитру: малиновая портьера, зацепившись за шлем, окутывала двухсполовинойметрового голема словно памятник, который забыли открыть.
Нерешительно поводя перед собой руками, в одной из которых была зажата чугунная дубина, он сделал несколько шагов вправо, и первые ряды как ветром сдуло с только что занятых мест. Наткнувшись на барьер, голем потерял равновесие, рухнул в партер, сея смерть и разрушения среди обтянутых бархатом кресел, и едва не зашиб ногами подскочившего было арбитра и рабочих.
Среди зрителей рядов и секторов подальше от места представления залетали смешки и ехидные выкрики.
Анчар закусил губу, подался вперед, готовый собственноручно наброситься на коварную занавесь, но не успел: общими усилиями портьера, наконец-то, была отделена от бойца. Тот поднялся и растерянно закрутил маленькой бесформенной головой, словно вспоминая, кто он и что тут делает.
Его железный противник при виде восставшего из пыли соперника снова зарычал — презрительно и вызывающе — и рев его был подхвачен залом.
Каменный, словно спохватившись, рявкнул в ответ нечто оскорбительное и двинулся вдоль барьера против часовой стрелки к железному, потрясая дубиной и периодически рыча.
Железный грохнул себе в грудь кулаком и тоже зашагал к противнику — вдоль барьера и против часовой стрелки и с точно такой же скоростью, как его соперник, не забывая реветь контрапунктом к каменному.