— Когда кажется, креститься надо, — обиделся уличенный во лжи Кондрат. — Поезжай. А то до вечера не доедешь.
— Ну, всего тебе, злюка, — я ласково потрепала домового по пыльной шевелюре и, подхватив сумки, вышла вон.
— Легкой дороги, — буркнул домовой, запирая двери на все замки.
Ну легкой дорога быть не собиралась. Междугородные маршрутки — это маленькая, передвижная камера пыток и для тех, кому повезло ехать сидя, и для тех, кому пришлось стоять. Маленькая, тесная машинка с трудом умещала в себе и воздух, и пассажиров, поэтому к середине пути люди задыхались от жары и духоты. Я сидела на последнем сидении, безжалостно зажатая сумками и рюкзаками моих соседей. Солнце по-садистски светило прямо в глаза, кресло заботливо грело и без того взмокшую спину, наши дороги делали все, чтобы пассажиров бесконечно трясло и подбрасывало. Находясь уже на грани теплового удара и морской болезни одновременно, я вывалилась из транспортного средства на нужной остановке. Свежий ветерок вяло попытался привести меня в чувство, но жаркие лучи свели на нет все его старания. Забросив на плечо рюкзак, я поплелась в сторону дачного поселка, где отдыхали от жары мои родители.
Поселок и вправду размещался в живописном месте: совсем близко лес, чуть дальше — речка. В этих местах водилось великое множество ягод и грибов, по дороге можно было встретить уйму людей, торгующих лесными богатствами, но меня интересовал всего один. И человеком он не был. Дядя Филя торговал на рынке, казалось, целую вечность (хотя, если вдуматься, это могло быть правдой), и в качестве его товара я была уверена на все сто процентов. Да и как могло быть иначе, если ягодами торговал сам леший? Я долго ломала голову, зачем нечисти деньги, пока не встретила его в сельмаге с сумкой, битком набитой сладостями. Не знаю почему, но почти вся известная мне нечисть питает маниакальную слабость ко всему сладкому, и местный леший не был исключением.
Мой знакомый скромно ютился в веренице прочих торговок и торгашей. Ничем не приметный старичок в вытянутом на коленях трико, стоптанных кирзачах и серенькой тенниске, он мало напоминал тех сказочных персонажей в лаптях и одежде из осенних листьев. На голове лешего красовалась обтрепанная соломенная шляпа. Заметив меня, дядя Филя призывно замахал мне руками, видимо, боясь, что я куплю ягоды у его соседей.
— Доброе утро, дядя Филя, — радостно заулыбалась я. — Как торговля?
— Утро добрым не бывает, — грустно вздохнул леший. — Торговли никакой.
Леший печально глянул на снующих мимо людей. Косой солнечный луч высветил сочный синяк на впалой скуле.
— А это кто вас так? — тех, кто мог запросто накостылять лешему, я знала наперечет, и людей в списке не было.
— С местным водяным поспорили, — оживился Филя, радуясь возможности пожаловаться. — Ну знаешь того, что сторожем в рыбхозяйстве работает?
— Кто ж его не знает, — кивнула я.
Сторожа Васю знали все браконьеры района. Скорый на расправу, водяной всадил не один пуд соли в местных воришек, а по ночам он сам и его подопечные русалки с готовностью путали сети и рвали леску всем охочим к разводимой в запруде рыбе. Водяной и реку свою охранял, и доход фермеру приносил, и деньги на свои мелкие потребности зарабатывал.
— А чего поспорили?
— Да… — замялся леший. — Русалок своих совсем распустил. Бегают по лесу в чем мать родила, грибников и охотников пугают. Парням, что на турбазу приезжают, головы морочат. Я понимаю, в купальскую ночь, но ведь уже чуть не каждый день повадились!
— И кто победил в споре? — поинтересовалась я, склоняясь над лотками с черникой и земляникой.
— Ничья, — гордо похвастался леший. Значит, у водяного синяков больше. — Достигли взаимопонимания. А ты что-то покупаешь или так, поболтать по старой памяти?
— Покупаю. Чернику, — я протянула лешему деньги. — А лекарственные травы уже не заготавливаете?
— Все лесное у меня здесь, — леший достал битком набитую свертками корзинку. — Листочки для чая ягодные. Дубовый лист, березовые почки. А все остальное у полевиков узнавай.
— Раньше они через вас торговали.
— Обнаглели, черти! Сами торгуют. Делиться не захотели, — нахохлился леший. — А тебе очень надо?
— Ну желательно. Если товар такой, как раньше, — покупать травы или дары леса я предпочитаю у прямых их охранников. — А то мои запасы истощились.
— Пошли, — леший подергал за рукав соседнюю торговку. — Присмотрите за товаром.
Мы побрели через рынок в самый закуток. Полевые духи бодренько развешивали веники сушеных трав под своим навесом. Кудрявые светловолосые озорные подростки в выцветших футболках, они меньше всего вязались с разложенным рядом товаром. Почти вся известная мне нечисть предпочитает образ седовласых стариков и старушек, и только полевики и русалки оборачиваются подростками и детьми.
— Что вас интересует? — деловито осведомился старший полевичок (хотя поди разберись, кто у них старший), но, поймав мой взгляд, заметно приуныл. — Для зелий сырья нет.
Я вижу их суть, они видят мою, так что притворяться при них смысла нет. Хотя ведьму вычислить очень просто. У нас особый взгляд, и люди замечают эту особенность, на подсознательном уровне испытывая перед нами благоговейный ужас. По этой причине ведьмы в глаза и не смотрят. По этой примете нас и определяют. Вот такая заковыка…
— Я не практикую, — успокоила я полевичка. Ведьм нечисть принимает за своих, поэтому не церемонятся.
— Знакомая моя, — подал голос леший, — из мирных.
— Тогда чем могу помочь? — полевик заметно подобрел, часто моргая разноцветными глазами.
Все эти мальчики и старики — показуха для людей. Только маги могут видеть нечисть такой, какая она есть, или если она захочет показать свой истинный облик. При мне полевик решил не притворяться и отвел свой морок. Признаться, полевики довольно жуткого вида — полностью черные, с волосами — травой, длинноногие и худые. Мне резко поплохело от его вида.