— Что? Куда забрать? Каким семейным — не сразу понял я.
— К себе! — заморгала глазами девушка.
— Анфис, я не совсем понимаю. Объяснись. — начал я догадываться, о чем она хочет мне сказать.
— Фу-у! Ну, Сережа, как можно не понимать. Куда ты, туда и я. Я товаркам нашим баила, что мы дружкой ходим. — покраснев, промямлила она: — Ты только мой, понимаешь? Покуда ты не сбежал, в приюте всегда про нас знали, кого хучь из девчонок спроси. И вот ты тут, теперь все как прежде. Забери меня отсюдова. Не бросай меня.
— Так вот оно как! Нет, Анфиса, извини. Когда у нас с тобой что-то было? Не было ничего. Я не готов принять за тебя ответственность. Отношения — ты их придумала и всем раззвонила.
— А… Как не было? — ала она: — Ты не можешь так поступить со мной!
— Мы дружили, ты моя соседка по парте и я благодарен за твою помощь. Я не прочь дружить дальше и при случае помочь.
— Сергей, не бросай меня! — заломила руки она
— Анфиса, у меня уже есть девушка.
— Кто она?
— Анфиса, ну зачем тебе это? — исподлобья смотрел я на соседку. Разочарование и крах будущих планов отразилась на ее скривившемся лице.
Недовольным взглядом, готовым метать молнии, Анфиса, прищурившись, зло рассматривала меня. Улыбки больше не было.
— Дурак ты! Всегда знала, охальник ты и… — девушка, в глазах которой появились первые слезы, развернувшись, побежала прочь: — бесстыдник!
Я же промолчал. Покачав ей головой, развернулся и пошел к заставшему эту сцену гвардейцу.
— Твоя? — участливо со смешком хохотнул гвардеец. Прохором его зовут.
— Соседка по парте! Ничего не было, только один раз поссорились — отвечаю: — Не могу понять, с чего она в голову взяла? Вроде никаких ей намеков не делал и обязательств не давал?
— Женщины! — многозначительно ответил он: — Такие собственницы до нашего брата. Да брось ты, сколько их ещё будет. Дело молодое.
— И все равно не понимаю. Мы же поссорились и давно. Как она могла ждать и на что-то надеяться?
Гвардеец, чему-то усмехнувшись, отвечать не стал. Немного постояв, я успокоился, и мы двинули вниз, к выходу.
Проходя мимо информационной доски на стене, с наклеенными там магографическими картинками всех наших учителей, я остановился. Из всех картинок выделялось фото Евлампия, встреченного мною после окончания урока. Рядом на полу валялся обломок химического грифеля, коим тут же, на малой доске писались изменения и последние новости по приюту. Подняв его, я посмотрел предварительно по сторонам, убедившись в отсутствии могущих заметить мои художества людей. И напоследок быстренько пририсовал ненавистному мне попику лишних деталей на лице и бороде, превратившие того в карикатурного чертика, выделявшегося среди остальных магографий. Я покидал приют и мог себе позволить это мелкое хулиганство, не особо заботясь о возможных последствиях. Ну не перевариваю я его, еще с первого урока.
На выходе у дверей, попрощавшись с Аркашей, знакомый сторож долго тряс мою руку, словно на что-то еще надеялся, мы вышли из приюта. Показав рукой знак водителю паромотора двигаться в направлении мастерской Арбузова, к воротам следующего здания, я, с непривычки постукивая по камням мостовой тростью, пошел по краю тротуара. За мной медленно тронулся нанятый на весь день паровик. Идя по мостовой, мне вспоминался тот случай с рябым, так удачно попавшим под выстрел своего напарника. Поминал чертова Йозефа, из-за которого начался весь этот сыр-бор с бреарлевскими жезлами, продолжившийся моим побегом в столицу, службой во флоте и закончившийся лишь во дворце.
Впрочем, закончившийся ли? О судьбе родственника Императора ничего я не знал. Про солдат-катайцев же мне было известно. Некоторых солдатам удалось изловить и суметь заставить сдаться живыми. Правда часть из них, по вине лопухов-сторожей, впервые столкнувшимся с таким врагом, после успела зарезаться насмерть, не желая подвергаться ничьим допросам — о чем мне на заданный вопрос поведал Прохор, едва мы остались вдвоем. Террористов в городе нашли и вроде как всех постреляли, по невероятной случайности, не оставив никого в живых для допроса. Скорее, отомстили за своих, называется. Организаторы и вовсе были за кадром. Вот так вот. И что-то тяжелое скребло у меня на душе. Сдается мне, что это ещё совсем не конец.
Ворота в мастерскую 'Ремонт паровых омнибусов и телег Арбузова' были закрыты, но у ворот стоял незнакомый мне, явно недавно переехавший из деревни в большой город, молодой сторож.
— Чегой тебе, барин?
— Открой! Я к начальству.
— Так не велено нынче чужаков пускать. По приказу. Режим особый у нас, так. Токмо по письму, аль с сопрождением. — отбрил охранник.
— Какой режим? Какое письмо? Что ты мелешь? Свободный вход тут был, приютских на практическую всегда пускали.
— Так-то приютских, а ты, барин, не из таких. Костюмчик на тебе, барин, больно хорош. Не приютский. Эвон не портные без порток шьют, а небось в ателье хранцузском?!
— Так ты новенький? — пропустил я его предыдущее утверждение мимо ушей: — Что-то раньше тебя тут не видал?
— А что? Пускай и новенький! Чегось надобно-то? — несколько грубовато, окрысившись, выплюнул сторож.