— Ну-ка, хорош болтать, позови к воротам, — я задумался: — Да хоть кого! Андреича, Геннадия Николаевича…ну можно и Степана Николаевича. Все равно кого.
— Нет его! — буркнул парень.
— Кого нет? — не понял я сразу.
— Степана нет. Скончался он. Похоронили недавно. Сердце, люди грят, отказало.
Я стоял перед воротами, словно обухом прибитый только что сказанными сторожем словами.
— Николаич, да как же ты так-то? — с огорчением я думал о старом гонщике, стараясь ничем не выдать никому своих чувств. Появись я ну чуть раньше, уверен, мог бы влить ему совсем немного жизненных сил, воспользовавшись ближайшим старым деревом, думал я, позабыв о своем состоянии.
— Мог бы и повежливее сказать. Уважаемый человек был! — отвечаю я ему.
— А тебе что до него! Ежли нет письма, так проходи дальше, барин, не мешай людям работать! — совсем уж злобно ответил сторож.
Ну и дурак. Таких учить надо. Злые эмоции, в поисках выхода, накрыли меня с головой. Накидываю на сторожа капельку магического сгустка, все что удалось из себя выдавить. Врачи сказали, магией не пользоваться совсем до полного излечения, но я не хотел и не мог оставить слова грубияна-сторожа в отношении моего учителя без последствий. Да и черт с ним, с моим состоянием. Если что, Прохор тут не бросит. Мысленно приказываю поднять. Раздался резкий крик, очумелого от внезапного взлета сторожа.
— А-а-а! Разобьюсь! Попусти-и! Попусти вниз-то! Барин, я все поня-ял! — заорал он нам.
— Эй! Что тут происходит? А ну прекратить! — слышу голос мастера Андреича на пару вместе с Геннадием Николаевичем: — Андреич, смотри! Там Конов! Сергей, отпусти его! Он же разобьется!
А меня уже вело. И в ушах сильно звенело. Последнее, что помню, перед тем, как вырубиться и потерять сознание, так это подскочившего сзади Прохора, обхватившего меня своими лапищами.
— Ну вот, а вы беспокоились! — слышу я незнакомый голос. Открыл глаза. В нос ударил едкий противный запах нашатыря, исходивший из черного пузырька, кем-то сунутого мне под нос. Находился я на кушетке в кабинете директора Арбузова Емельян Емельяновича, в окружении оного владельца, гвардейца Прохора, Андреича, Геннадия Николаевича и неизвестного мне мужчины-доктора, подтвердивший принадлежность к врачебной профессии следующими словами.
— Все прямо, как я вам и пояснял. — доктор следом повернулся ко мне: — А вы, молодой человек — прямо загадка. Может расскажете всем нам, что же привело к такому сильному магическому истощению вашего организма. Уверен, что до недавнего времени вы пользовались своим источником в полном объеме. Сдается мне, вам было известно о последствиях магического истощения, чем предпочли пренебречь. И должен заметить, что сегодня вы еще легко отделались, молодой человек.
Я кивнул, соглашаясь со словами незнакомца. Говорить не хотелось, было дурно, голову мутило, во рту никак не желал рассасываться комок, который хотелось бы тотчас сплюнуть. Сам же владелец кабинета, Емельян Емельянович был рядом, вместе со своей миловидной секретаршей. Девица была с небольшим графином и граненым стаканом, держа искомое на серебряном подносе.
— Емельян Емельянович… а правду сказали, будто Степан Николаевич… — меня вновь повело.
— Увы, Сергей. Но давай позже. Доктор сказал, тебе нельзя волноваться. — он повернулся к секретарше: — Юленька, дай же немедля воды молодому человеку. Не видишь, дурно ему.
Через четверть часа мы все, за исключением, ушедшего на следующий вызов, доктора, Прохора, стоявшего за стеклянной ширмой, мастера Андреича и Юленьки, отосланной директором сготовить нам что-нибудь посущественнее, сидели за столом в кабинете директора, обмениваясь новостями, прошедшими с момента последней нашей встречи. Я же уже, справившись с дурнотой, заканчивал рассказывать присутствующим нехитрую, урезанную в деталях, историю. О том, как сбежал в столицу. О том, как попал в Имперский флот, как участвовал в воздушных боях, как погиб наш "Новик". Про то, как лечился в деревне, как вместе с деревенскими парнями захватили вражеский бронеход и освободили механика, по счастливой случайности, приходящимся сыном моему опекуну.
— Так ты про Бардина Петра Алексеевича нынче говоришь? Так был он у меня. Вот дела-а! — воскликнул Емельян Емельянович, увидев мой подтверждающий кивок.
— И вот я тут! — попытался я закончить рассказ, уводя внимание собеседников от боя во дворце. Авось не заметят. Куда там.
— Нет, погодь! — со всех сторон посыпались вопросы: — А как тут-то оказался? А бронеход куды дел? Токмо не заливай, что спрятал. Ни в жисть не поверю. Энта штука по- военному ведомству проходить должна, а они до новинок охочие. Не поверю, что там они не заинтересовались. Темнишь что-то тут.
— Мужики, ну что вы, аки волки какие, на парня накинулись. Сейчас все расскажут, уверен, в этом нам не откажут. Верно говорю?
— Обязательно- Директор хмыкнул: — Что до трофея. Понимаете, большего говорить мне не рекомендовали! — показал им клювик птички обломинго, пальцем наверх. Послышались разочарованные стоны. Кивнул головой на стоящего рядом, прямо за стеклянной перегородкой, бесстрастно взирающего на заводской цех, Прохора.
Мои собеседники промолчали, поняв более чем ясный намек, отчего дальнейшие расспросы на эту тему, как по команде, прекратились.
— А как у вас? Отчего какой-то режим появился? Сторож даже пускать не хотел, все письмо с меня требовал?
— Режим говоришь?! — Емельян Емельянович запыхтел, раскуривая трубку. Выпустив несколько дымных колец, он выпалил: — Так ведь война. Нельзя без режима-то. Ремонту омнибусов пришлось потесниться. Чиним ноне паромобили по Военному ведомству и Адмиралтейству. Государственный заказ. А в закрытом цехе идею твою воплотить решились. Помнишь, не забыл еще?
— Помню, Емельян Емельянович, как не помнить-то! И как успехи? — воззрился я
— Ни шатко, ни валко. Думается мне, будь ты здесь, дела бы спорей пошли! Верно говорю, Николаич? — тут директор прищурился, явно ожидая от меня ответа. Инженер поддакнул, подтвердив слова директора.
— В принципе, я не против, Емельян Емельянович и в общем-то готов. Но в данный момент себе не принадлежу. К примеру, этим вечером нужно быть в Новом Петерсборге по своему делу. Сколько это займет-неизвестно. Как только освобожусь, дам знать обязательно.
Директор задумался над моими словами, вновь запыхтев трубкой. Вдруг мужчина спохватился и вскинулся: