Эх, закурить бы сейчас… Нет, зажигать спички перед кучей пороха уж точно не стоит. Закрываем глаза и чуть откидываемся назад… Сразу перед мысленным взором появляется разлетающийся в щепы дом, еще недавно такой добротный, и удаляющийся, выходящий из пике, самолет с крестами. Черными крестами, ничуть не менее ненавистными, чем красные звезды.
Нестерпимо ноет и чешется сломанная нога под самодельной шиной. Нет, такой отдых еще хуже, вернемся к делу — патрон, еще патрон, следующий… Кучка пороха растет. Надеюсь, пушку не разорвет? А, впрочем, какая разница — от нее требуется один выстрел. Всего один. Дульнозаряжаемое орудие прошлого века скорострельности не предполагает. Да и не требуется она. Интересно, наполеоновских французиков это орудие погоняло, или в сторонке постояло? Ну, в любом случае ему сейчас чуть-чуть поработать придется.
Затащить на башню мешки с порохом и рублеными гвоздями оказалось сложнее, чем можно было бы подумать сначала. Сломанная нога, с примотанной к ней березовой жердью, на узкой винтовой кирпичной лестнице, казалась балластом, с которым совладать невозможно. Уж лучше бы ее совсем оторвало — проще было бы сейчас идти.
Интересно, кто этот замок строил и от кого собирался обороняться? Знать не помешало бы. Но это одно название, а не замок: стена, большой дом и всего одна башня. Но зато все — из кирпича и природного камня, выдержавшего уже не один авианалет. Хотя это сооружение точно не для укрытия от немецких авиаатак строили. Может, конечно, и от немчуры — Западная Белоруссия, все-таки, всегда их вместе с пшеками манила, но уж точно не от авиаатак.
А вот за то, что большевики, придя в эти края, имение просто ограбили и какую-то контору здесь устроили, им бы спасибо сказать стоило. И пушку с башни стаскивать не стали — музейный экспонат, пользы никакой. Но сегодня сгодится этот антиквариат, сгодиться…
Так-с, где тут загодя затащенная на башню трехлинейка? А, вот она. Теперь ее как-то надо сверху пушки зафиксировать. Причем так, чтоб канал ее ствола был чётко параллелен каналу ствола древнего орудия. А из подручных материалов и инструмента только топор, пассатижи, куча разнокалиберных деревяшек и моток стальной проволоки. Хотя тут ювелирная точность и не нужна, но «лучше перебдеть, чем недобдеть». От винтовки нам нужен только прицел, но с таким техоснащением проще ее саму на пушку закрепить, чем прицел снимать. Интересно, мог ли Мосин предположить, что его винтовка так использоваться будет? А впрочем, он вряд ли предполагал, что оно на вооружении более шестидесяти лет простоит без каких-либо существенных изменений и модернизаций.
На удивление старинная пушка быстро и легко зарядилась, как будто я это не первый раз в жизни делал, а как минимум раз в неделю тренировался. Порох, фитиль, обрезок шинели с убитого солдатика в качестве пыжа, суконный мешок с рублеными гвоздями и еще один шинельный пыж. Всё это забито и утрамбовано древком флага. Спички и ненавистный красный флаг лежат рядом. Теперь развернуть орудие в ту сторону, откуда прилетают гады, и ждать. Скорее всего, недолго.
Невыносимо мучает жажда. Как же я не догадался флягу воды захватить? Терпи теперь. Солнце жарит нестерпимо сверху, нагретый камень снизу. В некотором роде это пытка. Ну, ничего, по сравнению с тем, через что пришлось пройти в подвалах НКВД, это сущая ерунда. Глаза закрываются сами собой. Ну и пусть, на страже слух остается, а он характерный рокот моторов немецких истребителей не пропустит…
…Поле. Я с сестрой Машенькой бегу к речке. Высокая трава не больно бьёт по лицу и щекочет подбородок. Машенька хохочет и бежит еще быстрее. Трава резко заканчивается небольшим песчаным обрывом берега речки, и мы с криком влетаем в воду. Ласточки, проживающие в своих норках-домиках этого обрыва, возмущены таким бесцеремонным вмешательством в их жизненное пространство и пикируют на нас, плещущихся в воде. От этого делается еще более смешно, ведь мы точно знаем, что это только показуха и ни одна из них ничего плохого нам сделать не сможет…
…Открываю глаза и обвожу взглядом небосвод. Синь неба с белыми облачками. Даже птиц нет. А солнце я недооценили, сильно печёт. Эх, попить бы, но уползать отсюда нельзя, не факт, что еще раз смогу подняться. Что там с ногой? Ооо!!! Опухла-то как! И посинела. Ладно, отдыхаем пока — тишина.
…По заснеженной дороге папа погоняет лошадку. Она ленится и тяжелые, нагруженные здоровенными мешками сани, тащить не хочет. На небе висит голубоватый серп луны и я смертельно боюсь волков, держа заряженный картечью дробовик на коленях. Это мой первый выезд на рынок в город, до которого плестись часов пять. А приехать надо к открытию рынка, чтобы места удачные занять успеть. Папа решил, что я уже достаточно взрослый и пора меня начинать вводить в курс дел, приобщать к работам по хозяйству. Надо выгодно продать то, над выращиванием чего мы всей семьей горбатились всю весну, лето и осень — это позволит оплачивать приходящих учителей мне и Машеньке, а так же врача навещающего раз в неделю маму и колющего ей болючие уколы…
…Язык, кажется, присох к нёбу. Чтобы заметить изменение положения солнца на небосводе, даже глаза открывать не надо. Скоро должна немчура появиться — как по расписанию летают, гады. Нога уже вообще не болит, но зато я ее и не чувствую. Уж не знаю, хорошо это или плохо…
…Мощный удар деревянной дубинкой в зубы. Голова дернулась назад так, что даже в шее неприятно хрустнуло. Рот моментально наполнился чем-то соленым и каким-то крошевом. А я даже закрыться не могу — руки в локтях плотно сведены за спиной толстой веревкой. Избивает меня Митяй, совсем недавно наш наёмный работник, вечно всем недовольная и полупьяная скотина, а теперь он в кожаной куртке и какой-то несуразной фуражке, корчит из себя представителя новой власти. Хочет знать, где мы спрятали нажитое на эксплуатации крестьянства золото. Бред — ему же хорошо известно, что мы с отцом от зари до зари сами работали и только сезонно набирали работников. А всё заработанное тратили на жизнь и развитие хозяйства. Машеньку, вон, недавно замуж выдали, так даже в долги влезли. Удар, еще удар, сознание медленно гаснет…
…Вот он! Долгожданный рокот крестоносных самолетов. Так. Соберись, сконцентрируйся, напрячься надо всего на пару минут и всё! А дальше…, а дальше неважно… Главное — сделать точный выстрел… единственный выстрел. Разлепляем глаза. Точно, вон они, летят тройкой: самый размалёванный впереди и пара чуть сзади, и по бокам. Ну ладно, закинем наживку. Поднимаем ненавистный красный флаг, сорванный со стены правления колхоза — не должны они его не заметить. Заметили! Разворачиваются. Очень слаженно и красиво это делают, гады. Зажигаем предварительно припасенную и намотанную на палку тряпку. Ну, давайте, ближе, еще ближе. Лису зимой из старой дедовской «мелкашки» в глаз бил — вон у Машеньки какая шуба! Лучшая в деревне! И сейчас не промахнусь. Пушка — она ведь, по сути, тот же дробовик, только калибром побольше. А я из дробовика промахиваться просто не умею.
Уже видно морду и глаза пилота ведущего самолета. Лощённый. Гладко выбритый. Пока не стреляет — правильно, хочет рассмотреть, что это тут за вражеский штаб обосновался. Это на уже завоёванной территории-то! Ну, смотри, смотри. Что глаза округлил? Догадался, да? Ну, на!
На поднесенный к фитилю факел пушка радостно отреагировала, проглотив предлагаемое пламя. Залп! Кабина впереди идущего самолета разлетелась, разбрызгивая по сторонам осколки стекла и фарш, еще недавно бывший ветераном Люфтваффе. Сам самолет, вопреки ожиданиям вниз не рухнул, а резко дернулся в сторону, подставляя под винт правого ведомого свой фюзеляж.
Удар! Скрежет сминаемого металла и вот вниз уже летят два самолета. Феерическое зрелище, даже лучше, чем салют в городе на Новый год.
Левый ведомый свечкой взмыл вверх, развернулся и, виляя, принялся удирать. Ты куда? У меня же пушка однозарядная! Всё равно удирает. Ну ладно. Дело сделано, закрываем глаза и сползаем вниз. Всё…