Реальность для него теперь - вездесущая жёлтая горячая пустыня. А перед мысленным взором всплывает вдруг из лета шикарная Леркина грудь, бесстыдно манящая из-под тонкого кружева. Не задерживается. Прапорщик не успевает увидеть девушку целиком, как её осыпает шуршащим песком и колдовским каким-то ветром уносит мутный песковорот.
Словно укрытая тёмной вуалью, тенью, а не человеком возникает Рита. И отчего-то жена совсем маленькая, как ребёнок. Глаза зарёванные, сердитые, губы поджаты обидой. Он знает каждое едкое слово, что они сейчас произнесут, но хочется Риту удержать. Пусть говорит, только не уходит. Но нет, она не успевает ничего сказать, а Зубов не знает как помешать песку и ветру. Жену тоже поглощает шуршащая пелена.
Злобный песчаный шорох притихает на мгновенье, лишь когда появляется спящий Игорёшка. "Сын. Не-ет!" - кричит Зубов. - "Не отнимай! Не отнимай!" Вот так же сладко малыш заснул недавно в машине: реснички блестящие, как первая весенняя трава, кожа нежная, как тёплое парное молоко. "Вот бы ещё хоть раз, ещё бы раз прижалась эта щёчка к моей..."
Горячая пустыня дрогнула, осыпалась. Прапорщика вышвырнули в реальность. Колдовская желтизна снова сконцентрировалась в двух жгучих точках. Но глаза напротив теперь не припекают ненавистью, а скорее холодят разумной человеческой печалью.
Неожиданно они резко дёргаются в сторону, исчезают. К Зубову мгновенно возвращается ощущение избитого тела, приходит боль. Вот только почему-то голова как не своя. Она, что бесформенный, и нужный ли кому-то теперь, тяжёлый кулёк с мусором. К тому же, упорно пытается отделиться от шеи. Становится невыносимо холодно. Зубова мелко трясёт. Мысли заплетаются, неконтролируемым кульком голова падает и снова бьётся об асфальт. В глазах спасительно темнеет.
Как подъехал боевой полицейский отряд, как подстрелили тигра прапорщик уже не видел.
"Прапорщик Зубов находится в центральном госпитале Свиденёвска, - бойко чеканит столичный репортёр с телеэкрана одного из центральных каналов. - Состояние его пока остаётся тяжёлым, но врачи дают благоприятный прогноз. Мы же с вами можем сейчас послушать очевидца вчерашнего проишествия. Рядом со мной один из пассажиров того самого автобуса - Андрей. Вам слово, Андрей". - "Ну-у, - неопределённо тянет молодой человек, - прапорщик тот геройски конечно поступил. Я-то уже был в автобусе, когда мы подъехали. Гляжу, людей толпа, в автобус проталкиваются. Все почти с детьми. А через площадь к нам несётся огромный тигр. Прапорщик этот, здоровый такой мужик, мог бы ведь одним из первых в автобус залезть. Но он стоял позади всех. Он даже шаг навстречу тигру сделал, руку поднял". - "Зверь прыгнул и вцепился ему в лицо, - подсказал нетерпеливый репортёр". - "Да... потом все вошли, и водитель двери автобусные закрыл. Прапорщику бы лежать себе тихо, тигр отпустил и даже в сторону отпрянул. Но там женщина какая-то невдалеке бежала и прапорщик опять руку поднял и что-то закричал. Ну, зверь снова к нему и прыгнул. А дальше я не видел что было, автобус поехал".
Маленькая безлюдная станция Ельня. "Ты, Ванечка, и не видел её такой, а она тихая, снежная, чистая". Вера повернула голову на неожиданный звук. Короткий скулёжный вой прорезал тишину. Коричневое тяжёлое пятно сквозь вечерний сумрак несётся к вокзалу. "Тот давешний пёс? - удивилась Вера. - Признал? - добродушная собачья сила ласково коснулась её. - Не успеешь, лохматый". На месте сердца жгучая яма, пошевелиться, ответить на добро добром нет сил. Но на маленькой станционной площади она уже не одна, лежать в снегу мягко, смотреть на бегущего пса тепло.
А душа неумолимо вытаивает тут и тянется туда, где чоргенка чувствует каждую рану большого тигра. Нутро зверя люди изорвали сталью в клочья, а в сердце не попали. Умирать тяжело. Но даже не боль, а одна на двоих тоска режет, сбивая с мыслей. Не может Вера рыжего оставить, котик не просто помог, он ей жизнь отдал. Да и поздно уже, крепко в полосатого вросла. Умение вживаться в зверя обрела, да никто ведь не учил, как правильно растрачивать силы, как сберечь при этом человеческое тело. Слабое оно. Сердце зверя на много сильнее людского. Знает Вера, что стоит выйти из него, и она умрёт на маленькой безлюдной станции мгновенно.
"Пусть. Теперь пусть". Тянется Верина душа к душе рыжего, сливается с ней ещё крепче. Касается последней материнской лаской: "Спи котик, я с тобой. Всё будет хорошо... и пусть... пусть мягкая щека сына прижмётся к нему снова - это правильно".