Он отодвинулся от окуляра, зацепил трубу крюком и крутанул на подставке вокруг собственной оси. Ничем не выдавая озабоченности, прошёлся по палубе; одобрительно кивнул подтягивающему ванты Джуксу. Расслабленно перетёк к баку, похлопал стоявшего за рулём Старки по плечу. Вполне дружески, только вот из-за этого должного выражать расположение жеста заточенное остриё крюка оказалось в опасной близости от шеи первого помощника. Надо отдать Старки должное: он даже в лице не переменился от капитанской ласки, только кадык дёрнулся нервно.
— Право руля, Старки, меняем курс. Отойдём от берега ещё мили на две… И…
— Но, капитан, — ох да, Старки всегда отличался излишней разговорчивостью. И почему Киллиан его терпел? Может быть, оттого, что отыскать толкового помощника среди этих болванов было не так уж просто?
— Хочешь обсудить это? Есть другие идеи? Я готов их выслушать, — Киллиан говорил без малейшей резкости, и даже не меняя позы, но острие его крюка по-прежнему находилось в дюйме от бьющейся на шее Старки голубой жилки.
Кадык Старки дёрнулся ещё раз, и он выдавил из себя:
— Нет, капитан.
— Ну и славно, — Киллиан не собирался пускаться в объяснения… Да и о галерах Леопольда команде лучше не знать. Подобные столкновения редко обходились без потерь, а выгод приносили немного. Но его головорезы были весьма далеки от тактики и стратегии, и Киллиан предпочитал выглядеть излишне деспотичным, а не излишне осмотрительным. — Выполняй.
Какое-то время Киллиан простоял рядом со Старки, наблюдая, как тот выравнивает курс, и вглядываясь в морскую гладь, вслушиваясь в плеск волн, поскрипывание штурвала, хлопанье парусов, шаги и разговоры матросов. Голоса сливались в тихий ропот; его ребята бывали шумными, но не тогда, когда их капитан не в духе. Киллиан уже собирался спуститься в каюту — вздремнуть перед предстоящей ночной вахтой, когда услышал за спиной довольно чётко произнесённое: «Очередная прихоть, вот это что!» Когда он развернулся — резко, но без излишней поспешности, — никто из матросов не смотрел в его сторону: Джукс по-прежнему подтягивал ванты, согнувшись у фок-мачты, Безымянный и Сми штопали прорехи в парусах, не отводя взглядов от толстых игл, Ко-ксон перегнулся через борт и водил по свежей заплате на корме вымазанной варом кистью на длинном древке. Только один человек смотрел на капитана в упор. Белль. Она стояла у трапа, прижимая к груди тощий холщовый мешок и не опускала глаз под суровым взглядом однорукого капитана. В её позе не было ничего вызывающего или кокетливого. Она смотрела — изучающе. Точно он какая-то диковина. И Киллиан еле удержался от того, чтобы первому отвести глаза. «Давно бы пора привыкнуть к вниманию дам», — подумал он, пытаясь этой мыслью отогнать другие — далеко не столь самодовольные. Ухмыльнулся, соединил горстью пальцы, поднёс их к губам и, звучно чмокнув, отправил Белль воздушный поцелуй и удовлетворённо хмыкнул, когда на скулах у девушки проступили красные пятна.
Белль потупила глаза. В груди пекло, а лицо горело как от пощёчины. Она глубоко вдохнула, пытаясь утишить забившееся чаще сердце, перевела взгляд с собственных грязных и босых ног на трудившихся над парусами Сми и Безымянного, произнесла неожиданно хрипло:
— Прикормка. — И добавила зачем-то: — Я принесла.
Она не двинулась с места, лишь вытянула перед собой руку с мешком, полным гнилых зёрен, в ожидании, что кто-то заберёт его. Кто-то из тех, что каждый вечер растягивает сети. Безымянный или Хью. Она не ожидала, что Ко-ксон отложит кисть и — осторожно, избегая касаний, — вынет из её рук мешок.
— Хорошо, — кивнул он.
И Белль ответила таким же кивком, удерживая в себе рвущиеся наружу вопросы: почему Ко-Ксон — он же никогда не рыбачил? Почему он словно боялся дотрагиваться до неё? До этого старый негр не раз накрывал её пальцы своими твёрдыми руками — и Белль каждый раз удивлялась тому, какими светлыми были его ладони: бело-розовыми, без малейшего намёка на смуглость. Что же изменилось сейчас, под пристальным взглядом капитана?..
Белль не раз убеждалась: если задавать вопросы самой себе, ответы приходят сами. Иногда слишком поздно, а иногда с пониманием, что лучше бы теми вопросами на задаваться. Но лгать самой себе глупо, да и не выйдет. Под взглядом капитана. Вот в чём дело. Он смотрел на них — на неё — по-новому. Не так, как прежде. Взглядом, масляным настолько, что, кажется, он должен был бы оставлять на её коже жирные следы. Белль увидела в этом лишь ещё один способ унизить её. Но если даже бесстрашный Безымянный так и не поднял на неё глаза, а Ко-Ксон касался её так, словно боялся обжечься… Возможно, это значило больше, чем ей показалось вначале.
Белль смотрела на палубу и не знала, куда девать руки, не занятые больше мешком. Она бы спрятала их под передник, но передника у неё не было, поэтому они остались висеть вдоль тела — пустые и бесполезные. Ей хотелось прижать их к груди, но она не позволила себе этого жеста, слишком очевидно выдавшего бы её страх.
Прежде, чем скрыться в грузовом отсеке, пленница снова подняла на него глаза, а потом развернулась, взмахнув подолом колыхнувшейся юбки, и ветер взлохматил её короткие кудри. С минуту Киллиан размышлял о том, стоит ли считать это приглашением. А потом, оглядев своих притихших ребят, сказал в пространство: «А я всё равно узнаю, кто тут такой разговорчивый», — и отправился в трюм, следом за дерзкой девицей. Ему всегда нравились строптивые, так что… Почему, собственно, и нет.
========== Часть 6 ==========
В трюме было темно: подвешенная на вбитые в переборку крючья масляная лампа давала мало света. Но Белль, копошащуюся среди тюков с провизией, Киллиан заметил сразу. Девушка тоже не могла не ощутить его присутствия, но действовала так, словно здесь никого не было: по очереди ослабляла верёвки на сложенных здесь мешках, оглядывала содержимое, снова затягивала горловины потуже. Наконец она, кажется, нашла, что искала, и взвалила очередной тюк себе на плечи — маленькая фигурка тут же смешно искривилась. Девушка прошла по узкому проходу, подкрутила лампу, погрузив трюм в почти беспросветный мрак — теперь фитиль едва тлел, — и обошла стоящего у двери Киллиана, точно на её пути стоял не человек, а очередной ящик. «Ах, благородная девица демонстрирует мне всю глубину своего презрения», — Киллиан усмехнулся этой мысли и запустил пятерню в волосы девушки, заставляя её остановиться и запрокинуть голову назад.
— И не тяжело тебе, любимая? — он почти пропел эти слова.
Белль с усилием выдохнула:
— Нет, — и Киллиан разжал пальцы, огладил затылок, с нажимом провёл по выпирающим позвонкам: вырез на платье был достаточно глубок, да оно, к тому же, болталось на пленнице, спадая с плеч — так и не подогнала толком по фигуре, только подол да рукава укоротила.
В трюме было слишком тесно, и он не мог не чувствовать её тепла и облака окутавших её запахов: прогорклого масла, дыма, соли, пота, запёкшейся крови и рыбы. Она слишком много времени проводила на камбузе и пахла, словно один из его матросов, словно Чекко. Только вместо перегара и кислого дыхания под всеми этими слоями прятался её собственный аромат — сладковатый, приторный. Женский. Киллиан выбросил вперёд искалеченную руку и упёрся крюком в переборку, преграждая пленнице путь.
— Может, всё-таки помочь тебе, любимая?
— Нет.
Темнота мешала разглядеть её лицо, и воображение достраивало сокрытое в тени: как она покраснела — Киллиан не раз наблюдал, как кровь приливала к лицу Белль и при более невинных обстоятельствах, — поджала губы, как заблестели её глаза. «И всё-таки, она напугана», — заключил Киллиан с неслышной усмешкой: иначе бы с присущей ей бесцеремонностью уже ощупывала его лицо взглядом. А сейчас — ишь ты! — прячет его где-то под веками и голову опустила.
— Если хочешь, любимая, — голос Киллиана обрёл сладость патоки, — я могу снять его, — он кивнул на поблёскивающий протез, но, сообразив, что потупившая глаза пленница не может видеть его жеста, проговорил вслух: — Я о крюке… Он острый и опасный, — Киллиан склонился так низко, что его дыхание коснулось виска стоявшей перед ним девушки, — и мне нравится такой расклад, но иногда я его снимаю. Хочешь посмотреть?