Тут нужно отдать должное Эльвире: женщина не потеряла самообладания. Подобно ангелу воздаяния, она расправила плечи (я бы даже сказал -- раскрыла крылья), и...
Я подумал, что вот сейчас она раздаст "всем сестрам по серьгам".
...и гнев Эльвиры обрушился на невозмутимого испанца -- водителя.
Окинув его уничтожающим взглядом, Эльвира обронила несколько иностранных фраз (да, да -- именно обронила, эдак небрежно с видом уже вынесенного приговора), а затем по-русски громко сказала:
-- Без паники! Что поделать, дерьмо случается. Сейчас я постараюсь быстро его разгрести.
И вышла из автобуса.
Думаю, именно неожиданная фраза про случающееся дерьмо сыграла роль гасителя возмущения (по-другому я просто не могу объяснить, почему крики и недовольство почти сразу же прекратились). Когда же Эльвира вернулась в салон и объявила, что за нами выехал другой автобус, а пока она предлагает чуть-чуть прогуляться -- пройтись пешком до того самого поселка с "живой" Каталонией (это не больше километра), -- народ попросту вышел из автобуса и достаточно расслабленно, даже балагуря, двинулся вдоль пустого (ПУСТОГО) шоссе.
И это была еще одна замеченная мной странность: пусть не широкое, но все же шоссе -- и по нему за все время нашей поездки и прогулки не проехало ни одной машины.
Ни одной!
В разгар рабочего дня!
Очередной странностью, на которую мое внимание обратил сын Женька и каковая вначале странностью мне не показалась, была старуха.
С виду форменная баба-яга, какой я ее помню с детства в исполнении актера Георгия Милляра (невысокая, сгорбленная, одетая в темные лохмотья), она сидела то ли на земле, то ли на чем-то еще в паре десятков метров от остановившегося автобуса и караулила пасущихся там коз.
Собственно, Женька старуху даже и не заметил, его привлекли именно козы, две серо-белые и одна угольно черная.
-- О! Козы! -- радостно воскликнул он.
-- Ой, правда, -- подхватила его мать. -- Как же им, бедненьким, сейчас жарко.
И, кажется, только мне было не до животных, я их почти не видел: я не мог оторвать взгляд от старухи. А старуха, как мне показалось, без отрыва пялилась на меня.
Уф-ф! Даже сейчас, вспоминая тот ее взгляд, я содрогаюсь. А тогда, ощущая, как возвращается состояние ирреальности, я молча проследовал за своими в сторону виднеющегося невдалеке поселка. И пока я уходил, мой затылок горел.
И, казалось бы, все -- мы ушли, баба-яга забыта. Но не тут-то было. Не знаю почему, но пока Эльвира выгуливала нас по поселку, я мог думать лишь о старухе и о том, что не может в Испании быть подобной бабы-яги. Почему не может, я не задумывался, но твердо был в этом уверен. И еще я пытался выковырять из своей души проникший в нее и застрявший, словно заноза, ее взгляд.
А потом, спустя время, когда, окончив прогулку, наш туристический батальон оккупировал единственное местное кафе, я увидел бабу-ягу снова.
Ожидая, пока нам принесут заказанные десерты, я разглядывал действительно колоритный интерьер заведения и вдруг услышал слова жены:
-- Какая интересная бабушка. Кажется, мы ее уже видели.
Нехотя, медленно, превозмогая сковавший меня озноб, я стал разворачиваться в сторону взгляда жены, и тут Женька добавил:
-- Она же коз пасла -- там, у автобуса.
Сейчас старуха коз не пасла, коз с ней вообще не было. Она остановилась посреди улицы, напротив кафе и...
Только я знал, что ее взгляд ищет меня, и я не хотел столкнуться с ним снова. Все так же медленно, словно превозмогая не пускающее меня время, я поднялся из-за стола и объявил, что мне нужно пи-пи. Но, прежде чем сбежать в туалет, я попросил сына попытаться выяснить у экскурсовода, что же это за бабка.
-- Тебе это зачем? -- раздался за моей спиной удивленный голос жены.
Не оборачиваясь, я хмыкнул, пожал плечами и, быстро-быстро проскользнув между столиками, скрылся в "комнате для мальчиков".
"Тебе это зачем?" -- спросила жена, но... разве я знал, что ей ответить.
К десертам я вернулся не скоро.
Оказавшись один в туалетной комнате, я сначала умылся, затем посмотрел на себя в зеркало и прошептал:
-- Тебе это зачем?
Но ответа по-прежнему не было.
Тогда я умылся еще раз и, продолжая разглядывать свое отражение, задал другой вопрос:
-- И что за истерику ты устроил?
Но и на этот вопрос я не знал, что ответить.
Умывшись в последний раз, я тщательно вытер лицо и руки большими и очень мягкими бумажными полотенцами и покинул "гавань спасения".
К своему месту я шел не спеша и все время оглядывался в поисках старухи. К счастью, бабы-яги нигде видно не было. Я уже почти вздохнул с облегчением, как заметил обращенные ко мне взгляды жены и сына.
Наблюдая за тем, как я "прокрадываюсь" между столами, Евгения и Евгений улыбались. Причем их удивительно похожие улыбки показались мне, с одной стороны, насмешливыми, что вполне можно понять, а с другой -- сочувственными. И именно эта сочувственность почему-то отдалась в моем сердце уже забытой было тревогой.
Стараясь замаскировать возникшее неприятное ощущение под недоумением, я спросил: