Ак-нагамба с трудом контролировал это тело, которое было голодно. Он резко повернул голову в сторону деревни и жадно втянул воздух. Потом пополз вниз, припечатывая, как кузнечными наковальнями, мощными лапами изумрудную траву. Его когти причесывали тонкие линии осоки, оставляя глубокие борозды в зеленой поросли.
А за ним, застыв в немом безумии одиночества, остановилась река. Как беспомощная жертва перед лицом смертельной ловушки, она будто сделала глубокий вздох, вспучившись холмом, после чего немыслимым водоворотом почти вся исчезла в черной яме.
И понеслись потоки вниз по отводным металлическим трубам, по петляющим круглым коридорам в смертельном зловонии с масляным вкусом. Погибали там живые существа, невинные дети реки. И смертельная колыбельная рокотом раздавалась в пустых коридорах, замерших в ожидании. Где был конец ее пути, и какова была цель – мне не ведомо.
Но когда происходят такие вещи, рушится целостность мира. Где-то в далёких нейронных сетях времени обрывается множество связей. Происходит искажение предопределенности, образуя изломы и всплески. Подобно ловушкам, они теряют связи с прошлым и будущим, прерывая Природу, ставя под сомнение право мира на существование в сетке миров.
Обладая даром предвидения, Спящий успел выйти из пограничного сумрачного состояния, и выбраться из разрушаемой колыбели.
Лишенный пристанища, дополз он до ближайшей рыбацкой деревни. В разорванном небе языки молний били наотмашь по промокшей долине. В свете меркнущего солнца в огромной пасти исчезали людские припасы, рушились дома. Люди в ужасе бежали прочь, пытаясь укрыться в соседней деревне, что была на холме неподалеку. Но этого было недостаточно. Мучимый неведомыми чувствами гнева и отчаяния, Ак-нагамба все куда-то полз и полз, словно искал потерянное внутреннее равновесие, желал залатать пустоту, образовавшуюся на месте его реки.
И теперь он был разъяренным Миричи – сверх существом, представителем параллельной формы жизни человеческой ветви. Обладая невероятной силой в любом мире, в каждом из измерений он оборачивался в разные формы, и везде имел преимущество перед людьми. Миричи остановился, ещё раз повернулся к реке и издал полный боли громогласный вой. Горы сотряслись эхом. Духи подхватили этот клич. Ибо они узнали, что в этом девственном мире поселилось чужеродное Зло.
Спутанная трава вперемешку с цветами цикория и череды колыхалась на прогретой солнцем долине, приютившей соседнюю деревушку. Здесь было мало деревьев, но земля пахла плодородным, сильным грунтом. В прозрачном сером воздухе медленно покачивались птицы. В пылающих раскатах молний из-за туч показался ослепительно яркий луч солнца. Он был прекрасен, как само мироздание, отраженное в детских серо-зеленых глазах двух детей-сирот, приоткрывших полог своего пристанища. По полям, усеянным розоватыми цветами гречихи, гулял веселый ветер. Он трогал сорные травы и благородные растения одинаково ласково. Всего несколько километров отделяли это безмятежное место от соседней деревни, лежавшей у самой реки. Но здесь, касалось, все было по-прежнему. Занятые своими домашними делами, люди не замечали, что в небе что-то изменилось. Дети спрятались в своем жилище и, обнявшись, уснули, как маленькие зверьки во время грозы. А буря тем временем приближалась.
Наевшись человеческим хламом, несшим тошнотворный запах немытых тел, чудище захотело пить. Теперь оно шло в поисках воды… или крови!» – Маленькие слушатели выдохнули при восклицании старой Шуе. А та, наслаждаясь произведенным впечатлением, продолжала дальше.
«Вскоре буря докатилась и до соседней деревни. Миричи шел, как опустошительный смерч. Как новорожденный ребенок, не разбирал он на кого гневаться. И воцарил в деревне ужас. Люди хватали свои пожитки, пытались спасти кур, брали плачущих детей и бежали прочь – несмотря на непогоду, наперекор ветру».
«Вскоре вся деревня опустела. Повсюду стояли брошенные хижины. Всех детей забрали. Над окрестностями висела густая тишина».
«Дух реки вполз в поселение. Он поворачивал слепую голову то к одному дому, то к другому. Воды нигде не было, люди унесли все запасы с собой. С неба лились потоки, но он не мог напиться сотней капель. В одной из землянок он нашел свежее молоко. Оно стояло в деревянной кадке у порога. Ак-нагамба попытался выпить его. Но пасть была слишком большой, а ее жабья форма не давала протиснуться в крохотное ведерко. Тогда дух высунул раздвоенный язык и потянулся, опрокинув ведро».
«Внезапно одеяла в дальнем углу темной комнаты зашевелись. И детский сонный голосок позвал: «Мам?».
«Мамы нет, – раздался голос постарше из другого угла. – Она не придет. Спи!».
«Кто тут?» – Вдруг спросил голос старшего. Чудовище снова открыло пасть, и оттуда понеслась нестерпимая вонь.
– Фу! – послышался детский голос. – Чем это так воняет? Ты опять позабыла вынести гнилую капусту, которую принесла наша тетка?
– Я её еще на прошлой неделе выбросила! – раздалось в ответ.
Внезапно загорелся свет восковой свечи, после чего свечка упала и погасла.
В темноте раздался испуганный вздох. «Бежим!» – послышался стук откидываемой крышки погреба в полу. Девочка почти кубарем скатилась по ступеням вниз и замерла. Но уже через мгновение она осознала, что в погребе, кроме нее никого нет. Решительно выдохнув, Лиид бросилась обратно. Она испуганно осмотрелась вокруг. В тусклом свете луны, освещавшей порог жилища, у самой зубастой пасти чудища стоял пятилетний мальчик. Светлые прямые волосы трепал ветер. Большие глаза удивленно и доверчиво смотрели на незваного гостя. Малыш протягивал Ак-нагамбе крынку с пахтой. Чудище тем временем наклонилось почти к самому полу, жадно открывая пасть. Его слепые глаза смотрели в одну точку. Застывшая картина, как опрокинутый рассудок в забытом сне, отразилась в проекции сознания его сестры.
– Деник!
– Тише, Лиид, ты его напугаешь! Оно всего лишь хочет пить!
– Деник, кидай в него крынку и беги со всех ног ко мне – сказала девочка – и не бойся!
– А я и не боюсь.
– Иди сюда! – Лидия решительно бросилась вперед, но чудище метнулось сперва в сторону, потом кинулось к хижине, отделив своим телом её от маленького брата. Оно схватило Деника и ринулось прочь, повалив гигантским хвостом сваи, после чего крыша землянки повалилась прямо на девочку. Пара мгновений – и ее худое тельце присыпало мусором и обломками. Пришлось выбираться изо всех сил. Выскочила она на улицу. Испуганная, на вид лет двенадцать. Длинные светлые волосы растрепанные, лицо с серо-зелеными глазами столь бледное, что как лунь светится. А навстречу ей дул немилостивый холодный ветер. К тому времени божество реки было уже далеко, только на дальнем холме за деревней в свете вечерней луны мелькнул огромный силуэт. Буря закончилась».
«Девочка, конечно, бросилась за ними, но где ей угнаться за гигантом? Она пробежала всю деревню, выскочила на просеку, вдоль которой цвела гречиха. Почти высохшее русло реки смотрелось как огромный черный слизняк. Оно хлюпало и местами вздымалось. Растительность, произраставшая на дне, уже начала издавать неприятный запах».
«Лидия сперва бежала, потом просто шла и, наконец, остановилась. Тело трясло от перенапряжения. Легкие горели. Темен был предрассветный час. Едва слышно, почти только шевелением губ она сказала: «Мама, я его найду. Чего бы это ни стоило. Обещаю». И на нее нахлынули горькие слезы».
«Лиид брела до рассвета, после чего, наконец, прилегла на склоне пригорка и крепко заснула. Удивительными потоками отнесло ее спящий разум на берег моря, который упирался в темную ложбину шеи темной скалы, стоявшей в веренице каменных подруг. Высоко, на одном из выступов, что был ближе всего к синей воде, расположилась ветхая лачуга. Наверняка в сильный шторм долетали до нее брызги, что были солеными на вкус, как детские слезы».
«Проснулась девочка внезапно, как от удара. Палящие лучи солнца расплавили влажный воздух. Сердце готово было вскочить из груди. В голове крутилась лишь одна мысль, – она должна во что бы то ни стало попасть на эту скалу из сна».