По какой-то нелепой статье
Дали, мамка, мне целый червонец.
Край сибирский суровый такой.
Но, однако ж, весна нас ласкает.
Только вот плоховато одно:
Меня, мамка, домой не пускают.
Все пройдет, пролетит, словно сон,
Перемелется, станет мукою.
Только ты погоди умирать,
Надо встретиться, мамка, с тобою.
Знаю, мать, что ты ищешь меня
По задворкам глухим да околицам.
По какой-то нелепой статье
Дали, мамка, мне целый червонец.
* * *
"Что с тобою, мой маленький мальчик?
Если болен - врача позову".
"Мама, мама, мне врач не поможет
Я влюбился в девчонку одну.
У нее, мама, рыжая челка,
Голубые большие глаза.
Юбку носит она шантеклерку
И веселая, как стрекоза".
"Знаю, знаю, мой маленький мальчик,
Я сама ведь такою была:
Полюбила отца-хулигана
За его голубые глаза.
Хулигана я страстно любила,
Прижималась к широкой груди.
Как не вижу - безумно тоскую,
Как увижу - боюсь подойти.
Хулиган был красив сам собою,
Пел, плясал, на гитаре играл.
Как увидел, что я в положенье,
Очень быстро куда-то пропал.
Для кого ж я росла-вырастала,
Для кого ж я, как роза, цвела?
До семнадцати лет не гуляла,
А потом хулигана нашла.
Рано, рано его полюбила,
Рано, рано гулять с ним пошла.
Очень рано я матерью стала,
Хулигану всю жизнь отдала".
* * *
Дни уходят один за другим,
Месяца улетают и годы.
Так недавно я был молодым
И веселым юнцом безбородым.
Но пришла и увяла весна.
Жизнь пошла по распутистым тропкам.
И теперь вот сижу у окна
Поседел за тюремной решеткой.
Не по сердцу мне здесь ничего.
Край чужой, чужеземные дали.
Извели, измотали всего,
В душу, грубо смеясь, наплевали.
А на воле осенняя грусть.
Рощи, ветром побитые, никнут.
Все равно я домой возвращусь,
И родные края меня примут.
Знаю, счастье мое впереди:
Грязь я смою, а грубость запрячу,
И прижмусь к материнской груди,
И от счастья тихонько заплачу.
Здравствуй, милая, добрая мать!
Обнимаю тебя, и целую.
Остается мне верить и ждать,
Что застану тебя я живую.
В ОСЕННИЙ ДЕНЬ
В осенний день, бродя как тень,
Зашел я в первоклассный ресторан.
Но там прием нашел холодный.
Посетитель я негодный:
У студента вечно пуст карман.
Официант - какой-то франт
В сиянье накрахмаленных манжет.
Он подошел, шепнул на ушко:
"Здесь, приятель, не пивнушка,
Для таких, как ты, здесь места нет".
А год спустя, за это мстя,
Я затесался в дивный синдикат.
И, подводя итог итогу,
Стал на новую дорогу,
И надел шкарята без заплат.
Официант - все тот же франт.
В клиенте каждом понимает толк.
Он подошел ко мне учтиво,
Подает мне пару пива,
Предо мной вертится как волчок.
Кричу я в тон: "Хэлло, гарсон!",
В отдельный кабинет перехожу я.
Эй, приглашайте мне артистов,
Скрипачей, саксофонистов.
Вот теперь себя вам покажу я.
Сегодня - ты, а завтра - я.
Судьба-злодейка ловит на аркан.
Сегодня пир даю я с водкой,
Завтра снова за решеткой.
Запрягаю вечный шарабан.
А шарабан мой - американка.
Какая ночь! Какая пьянка!
Друзья, танцуйте, пойте, пейте,
А надоест - посуду бейте.
Я заплачу. За все плачу.
ВДАЛИ ШУМЕЛИ КАМЫШИ
Среди бушующей толпы
Судили парня молодого.
Он был красив и молчалив,
Но в жизни сделал много злого.
Его хотели расстрелять,
Но он просил у судей слова.
Ему не смели отказать
В законе права нет такого.
"Когда мне было десять лет,
Я из семьи родной сорвался.
Я научился воровать,
И со шпаною повязался.
Когда мне было двадцать лет,
Я был в кругу ребят фартовых.
И то, что грабил я один,
Мы всё делили меж собою.
Однажды мы вошли в село,
Где люди мирно-тихо спали.
И стали грабить один дом,
Но света в нем не зажигали.
Когда я взялся зажечь свет,
О боже, что я там увидел.
О боже, ты меня прости
Я сам себя возненавидел.