Чуть позже мы вышли из зала подышать свежим воздухом и подкрепиться у «Эбури» парой сандвичей и стаканчиком шотландского виски.
— Думаю, ты знаешь, — неожиданно сказал Малкольм, глядя на норовистых годовичков, которых конюхи проводили мимо нас, — что мы с Мойрой собирались разводиться?
— Да, я слышал об этом.
— И что Мойра претендовала на дом и половину остальной собственности?
— М-м-м.
— И половину прибылей, которые я получу в будущем.
— Неужели?
— Она собиралась добиваться именно этих условий.
Я воздержался от замечания, что убийца Мойры оказал Малкольму немалую услугу. Но эта мысль не раз приходила мне в голову и раньше. Вместо этого я сказал:
— Дело все еще не раскрыто?
— Нет, ничего нового.
Малкольм не сожалел о Мойре. Она разочаровала его, как язвительно заметила Джойси — его вторая жена и моя мать. А мнению Джойси в таких вопросах я привык доверять — она была в равной мере злобной и проницательной.
— Полицейские наизнанку выворачивались, доказывая, что это устроил я, — сказал Малкольм.
— Да, я знаю.
— От кого? Кто тебе обо всем докладывает?
— Да все они.
— Три ведьмы?
Я не смог сдержать улыбку. Так Малкольм называл своих отставных жен — Вивьен, Джойси и Алисию.
— Они самые. И остальная семья. Малкольм пожал плечами.
— Они все очень озабочены тем, что с тобой могло случиться.
— А ты озабочен? — спросил он.
— Я был рад, что тебя не арестовали.
Он неопределенно хмыкнул.
— Надеюсь, ты в курсе, что почти все твои братья и сестры, не говоря уже о трех ведьмах, сообщили полиции, что ты ненавидел Мойру.
— Они мне говорили, — признал я. — Что ж, это правда.
— Я наплодил кучу мерзких кляузников, — мрачно произнес Малкольм.
Алиби Малкольма было таким же неопровержимым, как мое собственное. Когда кто-то вдавил маленький вздернутый носик Мойры в кучу свежего навоза и держал там, пока не убедился, что ей больше не придется разводить свою любимую герань, Малкольм был в Париже. Я желал бы для нее лучшей смерти, но, по крайней мере, эта была быстрой. Полиция до сих пор уверена, что Малкольм нанял наемного убийцу. Но даже Джойси считает эту версию совершенно нелепой. Малкольм человек буйный и неуравновешенный, но он никогда не был способен на расчетливую жестокость.
Отсутствие у Малкольма интереса к самим лошадям искупалось любопытством ко всему остальному на аукционе: в аукционном зале он не сводил глаз с мерцающего электронного табло, на котором высвечивалась сумма каждой поступающей заявки. Причем не только в английской валюте, но и в долларах, франках, иенах, лирах и ирландских фунтах по обменному курсу. Малкольм никогда не упускал возможности извлечь прибыль из своих денег. Однажды даже получил чуть ли не втрое с миллиона фунтов. Он просто положил их в американский банк по курсу доллар сорок центов за фунт, а через пять лет, когда фунт упал до одного доллара двадцати центов, получил обратно — почти в три раза больше денег, чем вкладывал, не считая собственно удовольствия от удачной сделки. Малкольм рассматривал операции с деньгами и золотом как нечто вроде рога изобилия для ловкого человека.
Никто из детей не унаследовал его чутья. Недостаток, которого Малкольм никак не мог понять. Он пару раз советовал мне купить одно и продать другое и всегда оказывался прав. Но я не смог бы делать деньги таким способом без его указаний.
Малкольм считал, что лучшие его годы пропали зря: они пришлись на те времена, когда по политическим соображениям было ограничено свободное перемещение капиталов, когда в Британии запрещалась продажа золота в слитках частным лицам.