Львова Лариса Анатольевна
Бунт водяной коровы
Фарр приподнял чешуйчатые веки.
Ночь отступала, и его сородичи в голубовато-льдистом рассвете почти не отличались от валунов. Только резкий ветер топорщил их перья.
Высоко в небе плыла Колыбель, бросая на вершину горы круги золотисто-розового света.
Фарр не мог себе позволить ни сна, ни забытья — ничего, кроме временного покоя. Такова его судьба — служить Колыбели.
А сейчас он почуял: кто-то приближался. Конечно же, человек. Иных здесь не бывает.
Фарров громадный клюв приоткрылся, и раздался тягучий печальный крик. Вопль взметнулся над горной цепью, но не дотянулся до гряды на другой стороны пропасти, упал вниз, к фиолетовым теням на леднике, к темноте предгорья, которому предстоит встретить утро гораздо позднее.
Пернатые тела было шевельнулись, но, чуть потоптавшись на месте, сбились поплотнее — холодно.
Фарр услышал прерывистое дыхание того, кто сейчас покажется на лысых камнях, вылизанных до блеска ветром и дождями.
Да, тяжело тебе, путник. И не от воздуха, которым трудно дышать человеку. Не от близкой бездны. А от пустоты внутри тебя. От того, что в твоём теле уже нет жизни — ты сам изгнал её, решившись на подъём.
За край глыбы уцепились тонкие руки с ободранной кожей и сорванными ногтями. Показалась макушка со спутанными льняными волосами.
Женщина?!
Глаза Фарра широко раскрылись.
Как такое могло случиться? Как Каменный Занавес пропустил существо, которое обычно вынашивает жизнь? Сюда, где от неё освобождаются?
Зрачки Фарра стали сужаться и вновь расширяться, вызывая вибрацию пустоты над скалами. Колыбель в небе должна услышать его призыв.
Сородичи встрепенулись, издали тревожный клёкот.
Холодный воздух пришёл в движение, завихрился, вспыхнул в рассветных лучах странной радугой — от траурного багреца до смертельной голубизны.
Наконец тонкая фигура распростёрлась на скале.
Острые лопатки и рёбра ходили ходуном под рваной рубашкой. Волосы, свалявшиеся сосульками, взмокли, несмотря лютый холод.
Сородичи Фарра бесшумно расправили крылья, готовясь к броску.
Нужно принять решение — или позволить женщине совершить обряд, что само по себе не слыхано, или сразу утолить вечный голод. Давненько не едало Фаррово племя человечины.
Он почувствовал неукротимое влечение каждого — вонзить когти в податливую нежную плоть, окропить клюв горячей влагой, с мучительным наслаждением заглотить кусок, который истекает алым теплом.
Нет!
Сородичи обиженно и недоумённо застыли. Уважение, страх и закон сдержали невидимой уздой их напряжённые тела.
Нет.
Не сейчас. Посмотрим, что станет делать человек.
Женщина опёрлась на локти, приподняла голову. От уголков рта к подбородку, из ушей вдоль скул протянулись коричневые потёки засохшей крови. Серые глаза невидяще уставились на край обрыва.
Неужели она думает, что ей будет разрешено броситься вниз?
Фарр ощутил, как крылья, помимо его воли, готовы распрямиться во всю ширь.
Женщина, совсем молодая, поползла вперёд. Её тело крошило скорлупу яиц, из которых когда-то выбрались Фарр и его сородичи. За несчастной тянулся багровый след.
Она, слепая и оглохшая, наверное, ещё с нижних ярусов подъёма, широко открыла рот. Возле покрытых трещинами губ не появилось облачко пара. И грудь не поднялась, силясь набрать воздуха. Однако человеческая самка выкрикнула одно слово. Фарр даже предположить не мог, что оно известно людям.
Но его услышало не только крылатое племя. Фарр ощутил напряжённое внимание Колыбели.
Радуга взорвалась светившимися точками, которые, упав на камни, превратились в слюдянисто блестевшую воду.
Сородичи Фарра попятились, отступая в тень скал, и вскоре слились с темнотой.
Фарр опустил голову. Его острые, совершенно седые уши поникли, глаза на миг закрылись. Он подчинится решению Колыбели. Женщина останется жива.
Клюв Фарра взвился к небу, раскрылся и захлопнулся, уцепив тончайшую нить луча, который озолотил всё вокруг: и камни, и человеческую самку, и сородичей. Луч съёжился до крохотного пылавшего шарика.
Фарр бережно зажал его в клюве, заковылял к женщине, которая снова уткнулась лицом к покрытые водой камни, и выпустил слепящий комок. Он заискрился и растаял, не долетев до тела.
А несчастная, которая на самом деле была уже мертва, вдруг задышала. Дёрнулась, заскребла руками по скале, напряглась и села.
Подняла серые глаза к нависшему над ней Фарру.
В них не было испуга — а чего бояться тому, кто уже побывал в гостях у смерти?
Фарр с трудом приспособил свой заострённый язык и голосовые связки к человечьей речи и спросил:
— Что ищёшь здесь, человек?
Женщина несколько раз приоткрыла рот, прежде чем вымолвить:
— Жизнь… жизнь для мужа…
Мышцы Фарра сократились, вздыбили перья. Когти заскребли по скале. Шея дёрнулась.
Ну что ж, этого следовало ожидать. Время от времени кто-то из людей, готовясь погибнуть, просил о жизни для других. Но то были мужчины. И Фарров желудок сохранил самые благостные ощущения от их тел. Но женщина… Должен ли он исполнить её желание?
Впрочем, всё когда-то случается впервые.
Фарр застыл над несчастной. Время ничего не значило для него. И для человеческой самки тоже — раз уж она добралась сюда.
Он ждал отклика Колыбели, которая сменила несколько миропространств, прежде чем воцарилась над этой планетой. Не без ущерба для последней, конечно: суша стала огнём, пламя пролилось дождём, а воды застыли горами и твердью.
Но возникла новая жизнь. Фарру не было дано увидеть её: он пробил клювом мраморно-твёрдую скорлупу яйца гораздо позже того времени.
А затем прежний Фарр нашёл способ сделать Колыбель невидимой для всех обитателей планеты.
Они размножились в таком разнообразии форм, что прежний Фарр позволил сородичам питаться ими.
И тут произошло то, ради чего Колыбель долго скиталась среди миров: среди камней забелели новые яйца — оболочки, которые хранили жизнь нынешнего племени.