Но кому бы пришло в голову, что оно может пострадать от чуть ли не слабейшего жителя планеты — человека?
Многие сородичи погибли, пока прежний Фарр нашёл выход. Он создал своё миропространство.
И допустил в него тех людей, которые объединились верой и захотели для себя иной жизни, чем та, которую они и их предки вели раньше. Возненавидели всё, кроме своей мечты — создать новый мир.
А за это им пришлось платить дань. Ею и поддерживалось продолжение рода всех Фарров.
Но данью всегда был мужчина!
Не всякий годился, чтобы при смерти отдать Колыбели крохотный шарик света, который у людей назывался душой. Многие просто становились тёплым мясом, насыщавшим желудки сородичей Фарра.
И вот сюда, где происходил величайший обряд, добралась женщина. Колыбель уже сохранила ей дыхание и движение крови по жилам. Каким будет её следующее решение?
Небо стало равнодушно-серым, рванул порыв почти ураганного ветра.
Фарр опустил веки. Зачем ему смотреть на то, как женщину отбросит назад? Не швырнёт с обрыва скалы, а прокатит с более пологого склона. Наверняка она разобьётся об камни, расхлещется об уступы, по которым карабкалась.
А может, ещё достанет силы золотистого огонька, и она выживет.
Уж точно, сюда больше не сунется. И другим расскажет. Но за её попытку всё равно ответит следующий избранный мужчина!
Фарр ожидал услышать снизу душераздирающий крик. Напрасно.
День прошёл как всегда — под сиянием Колыбели, под песни ветров в каменных уступах.
А ночью в небе мириады слабо мерцавших миров в перешёптывались с Колыбелью, рождая саги, неведомые соплеменникам Фарра и уж тем более — людям и иным.
Иные были взяты в Фаррово миропространство по нескольку голов из временных коловращений — так сородичи называли периоды, когда появлялись новые формы жизни этой планеты, размножались, теряли особей, исчезали.
Иных сохранили сначала для питания Фаррова племени, а потом и людей. Иногда казалось, что со своей кровью и плотью иные передают склонность к коловращениям. Сородичи изредка гибли, а про людей и говорить нечего.
Но прежний Фарр навсегда перекрыл путь назад кому бы то ни было. Так что если исчезнут люди, то рано или поздно иссякнет и племя. Пройдут миллионы коловращений, сменится множество Фарров, и Колыбель станет сиять над пустым миропространством.
Поэтому выход один — пресечь стремление людей изменить созданную для них жизнь; просто дать им всё.
Но неблагодарные твари всё время чего-нибудь хотели! Удовлетворить любопытство — это первое их стремление. Второе — переделать под себя всё, что можно, в том числе и законы. Были и другие, проникшие неизвестно как из прошлого, — желание возвыситься, иметь больше, чем другие.
Прежний Фарр много напутал, надо сказать. Всего не предугадаешь.
Но и нынешний Фарр не мог предугадать, что на рассвете заледеневшие руки вновь уцепятся за камни.
И опять появится человеческая самка. Та же, которая, по мысли Фарра, должна была или валяться на камнях внизу, к плотоядной радости иных, или добраться до общины с заветом никогда и никому из женщин не тревожить покой племени.
***
Лиза поглядела на мужа.
Он стоял у оконца спиной и казался совсем-совсем чужим. Неужели у неё не найдётся ни одного слова, чтобы пробить эту стену отчуждённости? Да что там пробить, просто смягчить — или нет, хотя бы на миг вернуть его прежнего?
— А как же дочка? — спросила Лиза, уже зная ответ: Рустам делает это именно для дочери. Чтобы она жила, взрослела среди других детей общины.
Рустам повернулся к жене и сурово сказал:
— Я ухожу сегодня ночью. Ради тебя и дочки.
Лиза сглотнула комок в горле. Ну хоть бы тень прежних чувств или понимания в холодных глазах мужа, хоть бы одна морщинка сомнения!
Это Вадим заразил её Рустама безумством. И как только любящий и любимый супруг смог променять жену и ребёнка на бредни сумасшедшего!
Нет, неверно. Лиза горько усмехнулась: любимый — да; любящий — нет…
Она долго смотрела в окно на статную, широкоплечую фигуру Рустама, который удалялся от дома по дороге к святилищу.
Святилищем в общине называли всего лишь пещерку на возвышенности — без окон и дверей, которые отличали человеческое жильё от лежбищ, нор и берлог иных.
И там жил этот Вадим — не по-людски, даже не по-собачьи, потому что у каждого пса была конура и двор, который он сторожил. Сумасшедший (вот позорище-то!) ничего не имел, не сеял, не охотился, не строил.
Подумайте только: он хранил! Не вещи, не умения и навыки предков, которые сейчас в помощь всей общине — нет! Сказки, бредни, словоблудие! И травил им умы мужчин.
Вроде бы раньше мир был совсем другим — жестоким к людям, а они сами напоминали иных, одержимых только голодом и стремлением к размножению. И за это их уничтожили. Но нашлись среди них достойнейшие, которым боги оставили жизнь. И не только оставили — дали в распоряжение лучший из всевозможных миров. А чтобы его сохранить, боги потребовали отправлять к ним избранного. Лучшего из лучших, который по доброй воле оставит всё и после гибели сам станет богом. Сказки, одним словом.
Но мужчины, одержимые бреднями Вадима, мечтали стать избранными. Самый достойный из них уходил. И не возвращался. Хорошо, если его жену и детей принимал кто-то другой. А если нет…
И такую же участь Рустам приготовил ей, Лизе, и маленькой Нелли!
Лиза схватила себя за косы, сильно дёрнула — так, что виски обожгло болью. Залилась слезами. Нужно что-то делать!
Она бросилась к шкафу, вытащила толстую книгу, в которой под странными оболочками хранились её и Рустамовы предки.
Только они могут остановить Рустама, вернуть Лизе мужа, а Нелли — отца. Больше надеяться не на кого. Не общинный же совет отправит вместо Рустама кого-то другого!
Лиза уселась на пол, стала гладить лица предков ладонью, разговаривать с ними, упрашивать, молить. В который раз…
В который раз молчание! Наверное, нет никаких пращуров в этих кусочках необычной бумаги — твёрдой, блестящей, как тонкий ледок. Совсем не такой, какую варит из озёрных водорослей умелец Никола.
Может быть, предки не откликаются, потому что от родителей и дедов не осталось лаковых листочков. За три поколения до их рождения люди разучились делать бумажных родственников. Есть ли праотцам дело до плача женщины, которую они никогда не видели?
На лавке завозилась маленькая Нелли. Уселась, залепетала.
Лиза быстро сунула предков в шкаф поближе, чтобы не искать, когда понадобятся, да и позабыла про них.