- Почему я обязан быть необструганной доской, которую каждый норовит вырезать по нужной ему форме? – подумал Ероши. – Почему я не могу быть самим собой? Разве не могу я быть просто деревом и стоять себе на поле, где растут высокие травы?
Так ведь, я уже в Пустых Землях! – понял с удивлением мужчина. – А ведь даже ещё не умер. Или уже умер, но не заметил этого, как в страшных сказках о блуждающих духах?
Онушу заглянула на кухню, быстро улыбнулась ему, подхватила подносы с едой и вышла за дверь, отнести завтрак путникам. Ероши посмотрел ей вслед и подумал:
Зачем ты хочешь сделать из меня ключ, если мне не суждено открыть этот замок?
Ероши начал резать овощи на обед. Туда-сюда оглянуться не успеешь, и пара-тройка путников постучится в дверь. Всегда так.
В сердце пусто. И жизнь пуста. Нож в руке Ероши замер. В его мыслях пронеслось нечто неявное, деликатное и лёгкое, как прикосновение ресницы к щеке. По спине пробежал прохладный холодок. Мужчина пожал плечами, высыпал в чугунок сельдерей и начал мыть длинные побеги зелёного лука. Положил на иззубренную доску, взял нож и продолжил размышления. Раньше он никогда так много не думал, и с непривычки разболелась голова. Слова тяжёлые и неповоротливые скрипели в черепной коробке.
Омиши всемогущий и всеведующий, значит, Он должен быть везде. Но как же так вышло, что Он может быть везде, кроме человеческого сердца, которое так жаждет его!
И новая волна холодной позёмки пробежала по телу работника. Он поёжился и подумал.
Жрецы говорят, что у нас есть свобода воли, но ведь я не выбирал такой жизни. Я не выбирал это тело, эту работу, этот трактир. Устроился как мог, не более того. Хорошо Омиши, который абсолютно свободен и может делать то, что хочет, а я не могу. Я словно… Ероши снова замер, подбирая слова. Ничего на ум не пришло, но он вспомнил, как на ярмарке видел кукол надетых на руку кукловода. Точно, - усмехнулся Ероши. – Вот кукловод свободен, а я нет. Если бы вдруг самому стать собственным кукловодом…
Ероши закончил резать лук и высыпал в чан. Подбросил дров в огонь. Вытер потный лоб грязным фартуком. Начал резать петрушку.
- То я бы… а что бы я сделал?
И Ероши снова замер, в этот день он стал ужасно рассеян. Он вдруг понял, что не знает, чем мог бы заниматься, если бы был свободен. Может Омиши тем и отличается от обычных людей, что всегда знает как поступать? Работник поёжился. При одной попытке думать о таком ещё сильнее начинает болеть голова. Что толку думать, он ведь не свободен, только… и тут вдруг в его голову залетела странная мысль. А может быть Омиши не может проникнуть в его сердце, потому что никогда не покидал его? А значит, это Он двигает им как хочет, работает на кухне, моет полы, ищет сам себя в опилках на полу. Наверняка ржёт при этом. Ну не сам конечно. А в ипостаси шутника Дзарро-джарро.
Голову стянуло новой болью. Ероши поморщился. Почему его не благословил умом мудрый Пойот?
О чём он думал? Ах, да!
Но мысли тут же начали разбегаться в разные стороны, как цыплята при виде ястреба. Ероши застыл. Ему показалось необычайно важным додумать мысль до конца. О чём же он думал? Вроде бы о том, что Омиши никогда не покидает его сердце и управляет им как кукольник своей тряпичной куклой. А значит, нет выхода, и он обречён влачить это жалкое существование до конца дней своих. Потому что такова воля Омиши.
Его занесённый над петрушкой нож готов был опуститься, как вдруг Ероши воспротивился этому и нож остался занесённым. А боль схлынула прохладной приливной волной. И Ероши словно увидел себя со стороны, хотя находился по-прежнему в своём теле, но увидел это тело отдельно от того, что наблюдало сейчас за ним. Вот эта кукла! – подумал он про себя. По воле Всемогущего оно будет жить дальше в отчаянии, страхе и проклинать Омиши за трудности, и над проклятьями Омиши будет смеяться сам Омиши. Может сам, а может в своей шутливой ипостаси. А потом может ещё и накажет самого себя руками другой личины, зловещего Джумгал-Ала. А потом простит себя сладкими устами милосердного Аоши, любящего.
А если не подчиниться? – промелькнула шальная мысль. – Просто взять и не подчиниться. Сделать что-то другое. Например…
Его тело пронзила острая волна ужаса, и рука держащая нож задрожала.
Даже страшно подумать об этом. Оскорбление Омиши – противоречить Его воле. Но что если… просто подумать об этом… что если…
Но ничего не приходило в голову. Он слишком привык быть собой и теперь не мог понять, что значит быть другим. Это же невозможно. Но прохладно спокойная часть, которая появилась у него несколько мгновений назад, шептала холодными губами…
- Конечно можешь, Ероши. Ты можешь быть кем захочешь.
Солнце поднялось в зенит, и горячие волны вкатывались в окно. Ероши взмок, но при этом его сознание оставалось прохладным как влажная примочка на лоб во время затяжной температуры. Ослабляет жар и позволяет думать яснее.
И Ероши в один миг понял, что именно в данное мгновение у него есть выбор. Возможно, будут другие, но скорее всего оно уже никогда не повторится. Это уникальный момент, который сейчас пройдёт. Либо он продолжит резать петрушку и жить постылой, но привычной жизнью, либо сделает что-то другое. И тогда его жизнь повернётся навсегда.
Так вот что такое прозрение! – мелькнуло у него в голове. Но это мало походит на рассказы о прозрениях и прозревших, которые любят рассказывать жрецы в храмах. И те истории, которые с таким восторгом пересказывают обычные люди, в том числе в этом трактире. И он тоже слушал и тоже рассказывал. Но во всех историях, прозревший наоборот был человеком без Омиши в сердце и вот Всеблагой касался его и заблудший находил невыразимое наслаждение быть частью Омиши и выполнять волю Его, которую отныне видел столь же ясно, как Ероши видит сейчас блестящее лезвие кухонного ножа в своей руке.
Но у него наоборот. Он должен отречься от воли Всезнающего и решать самому. Потому что… да потому что я пустое место, - пролетела мысль. - Просто пустое место.
А может, все рассказы о прозрениях искажены? – подумал Ероши. – Но что он должен сделать? что?
Теперь нет подсказок. Он должен решить сам.
Мгновение повисло в воздухе и казалось, продолжается бесконечность. Вселенная разделилась на две части. В одном он марионетка Омиши, в другом – пустое место. Богатый выбор. Самый страшный выбор в жизни и страшнее уже никогда не будет.
Пора решать. Ероши покрепче ухватил рукоятку ножа мокрой от пота ладонью, и дрожащая рука с усилием отвернулась от огромной разделочной доски.
- Я пустое место, - сказал он.
Нож лёг рядом с доской. Ероши тяжело дышал.
- Я пустое место, - повторил он.
Его лицо намокло от слёз. Он медленно снял фартук и бросил на пол.
- Я просто пустое место!
И вдруг тело его стало лёгким, а ум ясным как никогда прежде.
Ероши улыбнулся. Он понял, что прозрел. Но прозрение какое-то получилось неправильное. Во всех рассказах люди, в сердца которых вошёл Омиши, испытывали чувство единения с Дающим Благо в сладком сне. А новый мастер наоборот словно пробудился ото сна. Пожал плечами. Без разницы.
Первые шаги дались нелегко, будто никогда прежде не таскал на себе этот мешок с костями. В первые мгновения он по привычки попытался ссутулиться и семенить, как бывало, но тут же опомнился, расправил плечи и пошёл нормальным шагом. И улыбался. Впервые в жизни он шёл так, как хотел.
На выходе он встретил Онушу и мягко улыбнулся. Она распахнула глаза. Что-то в стоящем перед ним человеке было новое, то чего она никогда раньше не замечала.
Когда к вечеру вернулся Йериши, трактир стоял совсем заброшенный. В общем зале сидели раздражённые путешественники, которые безуспешно ждали, что кто-нибудь позаботится о них. Урчали голодными желудками и уже сами вытащили ящик вина из погреба. На вертеле жарилась туша оленя. Путники перешли к самообслуживанию.